Мирмухсин - Чаткальский тигр

По чисто подметенным аллеям парка прогуливались, держась за руки, парень и девушка. Сейчас в городе, кажется, модно гулять — держась за руки.

Караджан медленно расхаживал по институтскому парку, заложив руки за спину, хоронясь за толстыми, побуревшими от дождей стволами деревьев. Потом купил в киоске несколько газет. Когда до перемены оставалось несколько минут, он сел на скамейку невдалеке от входа в учебный корпус и развернул газету.

«А вдруг сейчас Гулгун, сияющая и радостная, выскочит из подъезда с каким-нибудь парнем, держа его под руку?» Караджан поежился, словно ему сделалось зябко. Поверх газеты посмотрел на широкую стеклянную дверь, из которой то и дело кто-нибудь выходил.

Прозвенел звонок. Караджан снова приподнял развернутую газету. Он усмехнулся про себя, вспомнив, что таким методом пользуются агенты, когда следят за кем-нибудь. Только они наблюдают сквозь проделанную в газете дырочку. Да, так, пожалуй, было бы удобней. Может, продырявить пальцем? Фу, черт, только этого не хватало…

Из учебного корпуса повалили во двор студенты. Аллеи парка наполнились девушками и парнями в белых халатах, их громким говором, смехом.

А Гулгун нигде не было видно.

Караджан обеспокоенно посматривал по сторонам, уже ни от кого не таясь и нервно похлопывая себя по колену свернутыми в трубочку газетами. Вдруг прямо перед ним возникла тоненькая белая тень и произнесла голосом Гулгун:

— Здравствуйте, мой господин! Как вы тут оказались в такую рань?

Перед ним, улыбаясь, стояла она. Она! Его Гулгун! По глазам видно, как рада ему.

Он не привык ее видеть в белом халате, потому и не узнал сразу, не заметил, как подошла.

— К-как ты меня ув-видела? — растерянно спросил Караджан и, взяв ее за руки, усадил рядом.

— Подружка сказала. Я сидела в аудитории — хотела конспекты полистать перед семинаром. А она прибежала и говорит: «Что же ты не выходишь? Там твой муж сидит!» Я и бросилась сразу сюда. Как дома? Все хорошо? Ничего не случилось? Никто не заболел?

— Все хорошо. Просто очень захотелось увидеть тебя. — Караджан ласкал ее взглядом и не мог оторвать от нее глаз.

Гулгун разрумянилась от возбуждения, глаза ее сияли.

— А я собралась было приехать к вам в прошлую субботу… — она смутилась от своих слов и, опустив голову, стала разглаживать на коленях платье.

— И что же?

— Мархамат-апа прихворнула. И дочки, и Хайрушка запаниковали. И Файзулла Ахмедович, как нарочно, не приехал, хотели вызывать его, я с трудом отговорила. Вот мне и пришлось просидеть у ее изголовья эти два дня…

— А я ждал… — Караджан с нежностью провел рукой по волосам Гулгун, поправляя прядь, упавшую на лоб. — Я чуть не свихнулся…

— Почему?

— В голову лезут самые нелепые мысли.

Гулгун засмеялась:

— А вы не оставляйте в голове места для таких мыслей, чтоб им негде было уместиться. Как сами-то живете?

— Хорошо.

— А если подробнее? Из вашего «хорошо» ничего не ясно. Почему вы бледный, похудели? Вы не болеете?

— Нет.

— Тогда почему вы грустный?.. Я не надоела вам своими расспросами? Кажется, вам не больно хочется разговаривать…

— Мне больше хочется тебя слушать. Говори. Твой голос для меня приятнее самой лучшей музыки.

— Ого! Караджан-ака! Сказывается влияние Амира Равнака! — весело засмеялась Гулгун.

Караджан отвернулся, чтобы Гулгун не заметила, как он покраснел. Ему показалось, что Гулгун догадывается обо всем — и о том, что ночевал у Амира Равнака, приехав вчера ночью, и о том, что подкарауливал ее, сидя на заборе, а сегодня чуть свет хотел явиться в институт, чтобы подглядеть, не встретит ли ее какой-нибудь джигит у входа. Каким смешным он, должно быть, выглядит в ее глазах!

Но Гулгун оставалась серьезной. Только бросила на Караджана быстрый испытующий взгляд и, взяв под руку, положила голову на его плечо.

— Акаджан, почему вы какой-то странный сегодня?

Он пожал плечами:

— Какой уж есть… Трудно мне одному. Без тебя…

— Мне и самой тут надоело. Вот брошу все и укачу в кишлак! Не нравится мне у Музаффаровых. Это сделай, то подай, то принеси! Надоело! И Таманно вечно со своим зубоскальством… Хватит, уеду отсюда!

Еще час назад Караджан только и мечтал об этом. Больше всего на свете хотелось ему, чтобы Гулгун бросила институт и приехала к нему. Навсегда. Зачем ей какой-то диплом, думал он, когда ее муж инженер и полон сил! Разве он не будет носить ее на руках, разве не обеспечит всем, что делает женщину счастливой?.. А сейчас, услышав это от самой Гулгун, расстроился. Разве еще недавно не мечтала она поступить в институт и стать врачом? Мечтала. А человек, не осуществивший свою мечту, никогда не может быть полностью счастливым. Такую потерю не восполнит даже любовь. А если он хоть в чем-то будет чувствовать себя перед нею виноватым, то и сам никогда не обретет душевного равновесия.

Они несколько минут сидели молча. Руки Гулгун покоились в его широких ладонях. Нежно перебирая ее пальцы, он вздохнул и сказал тихо:

— Нам обоим надо набраться чуточку терпения. Ведь знали, что будет трудно. Давай не отступать. Человек должен преодолевать любые трудности.

— Вы мужчина, вы сильный, а я…

Ему показалось, что Гулгун всхлипнула. Он посмотрел на нее. Она устремила ему навстречу ясный взгляд и улыбнулась.

— Сильный, — усмехнулся он и сжал ее ладонь. — Иногда и сильный может быть слабее женщины. Поверь мне…

— Я очень скучаю по вас, Караджан-ака, а у вас на уме только работа, работа. Ни о чем другом и подумать некогда…

Переполненный к ней нежностью, Караджан, посмеиваясь, рассказал, как тоскующий, терзаемый ревностью, примчался прошедшей ночью в Ташкент, какой отчебучил номер, взобравшись на забор Музаффаровых и переполошив их соседей, как заночевал у Амира Равнака, чтобы спозаранок поспеть в институт… И даже решился опоздать на работу, лишь бы увидеть ее, свою Гулгун.

Гулгун, слегка откинувшись на спинку скамейки, смотрела на него широко открытыми от удивления глазами. И долго не могла произнести ни слова, когда он умолк, виновато потупив взгляд. Однажды, рассуждая о любви, кто-то из ее подруг сказал, что ревность мужа унижает женщину. И сейчас она не знала, обидеться или нет. Нет, она не испытывала никакой обиды. Ей было просто смешно. И она улыбнулась. Гулгун понимала, что так по-ребячьи взрослый человек мог поступить, если только безумно любит.

— Вы с ума сошли, Караджан-ака! — произнесла она. — Можно ли так… Разве вы меня не знаете…

— Знаю. Но проверяю. Ибо люблю.

Гулгун поправила ему галстук. Обнаружила, что рубашка на нем не первой свежести. Пообещала, что в эту субботу она непременно приедет в Чарвак рейсовым автобусом часов в десять — одиннадцать, перестирает и выгладит все его белье.