Мирмухсин - Чаткальский тигр

Прозвенел звонок. Институтский двор мигом опустел. Гулгун на прощанье порывисто обняла Караджана, на мгновенье прижалась щекой к его шраму и последней исчезла за стеклянной дверью учебного корпуса.

«Да, в Гулгун — моя жизнь, — подумал Караджан, трогая лицо и все еще ощущая тепло и бархатистость прикосновения Гулгун. — Вот увиделся с нею и теперь смогу спокойно жить, до следующей встречи. А если не увидимся, я, наверное, умру…»

Туман был густой и липкий — хоть руками раздвигай. Караджан чувствовал, как тяжелеет, пропитываясь влагой, одежда. Мимо, почти через равные промежутки времени, медленно двигались с зажженными фарами груженные бетоном и щебенкой «БелАЗы». Можно остановить, доехать до верха плотины. Но он привык подниматься пешком. Специально выходит пораньше и идет неспешно. Поспешишь — выдохнешься. Высота в сто шестьдесят метров — тоже не пустяк.

Слегка повеяло ветром, туман поредел. И вскоре Караджан увидел солнце. Здесь, на высоте, оно светило ярко. Светило, но не грело. А дорога вела все выше… Позади клубился и сверкал, как снег, туман. Это же облако привалилось к плотине!

Новый год встречали без снега. Было сухо, тепло. Строители радовались этой благодати, поторапливались. Хотелось побольше сделать до наступления холодов. А в ночь на третье января земля покрылась тонким слоем снега, как накрахмаленной простыней. Утром, с восходом солнца, он начал было таять, но не успел — жахнули морозы, налетел порывистый ветер. Не сильный, правда, но зубастый. Цапал со злостью за щеки, за уши. Дух захватывало. Едва остановишься — и чувствуешь, как сквозь подошвы просачивается холод. По сообщению синоптиков, проникший с северо-запада циклон перевалил на восточную сторону Уральских гор и распространился над территорией Казахстана, Алтая и Средней Азии.

Караджан остановился и, приподняв край ушанки, прислушался. Ветер сметал с плотины поземку. Скат дымился, ерошился, как белая грива. Порывы ветра временами доносили гул бульдозеров. Площадка, где велись основные работы, еще была скрыта горбом плотины, а он уже понял, что там не все в порядке. В мощном рокоте машин, который он привык слышать каждый день, как бы чего-то недоставало. Так музыкант сразу замечает, если на его инструменте слабеет струна.

Караджан ускорил шаги. Один за другим катились вверх могучие «БелАЗы», обгоняя его, натужно взвывая на подъеме. На их громадных, в рост человека, колесах звякали стальные цепи, хотя дорога и посыпана песком, щебенкой.

В самом деле, на площадке один из бульдозеров стоял. Бульдозерист, молодой парень, увидев начальника участка, растерянно развел руками.

— Насос отказал. Не подает топлива, — проговорил он, еле двигая озябшими губами.

Караджан строго взглянул на него, готовый накричать за нерадивость, но, заметив, что парень и без того расстроен, сдержался. Зубами стянул рукавицы, вырвал из рук парня гаечный ключ и принялся снимать насос. Пальцы примерзали к металлу. Глаза слезились от ветра, и их приходилось то и дело утирать рукавом, жестким как терка.

Парень топтался возле него, ударяя ногу об ногу, дышал на красные, будто ошпаренные, руки. Его трясло от холода. Видать, уже немало провозился.

— Полезай в кабину, погрейся, — сказал ему Караджан.

«БелАЗы», вскидывая кузова, с грохотом ссыпали щебенку и уезжали за новым грузом. Глядя на них, Караджан почему-то всегда вспоминал про ласточек. Эти крошечные создания носят глину по капельке в клювах и лепят свои гнезда в самых отвесных местах. А для такой плотины тонны бетона, что вмещаются в кузов машины, — тоже капля.

Бульдозеры раскатывают щебенку, бетон. Трамбуют. Но порой и им бывает это не под силу — начинают буксовать. Тогда откатываются назад и вновь наваливаются всей мощью. Откатываются и — снова вперед…

Караджан отступил на шаг от заиндевелой гусеницы и махнул рукой парню, съежившемуся в кабине:

— Давай!

Двигатель заурчал, разразился кашлем и завелся.

— Двига-ай! — весело крикнул Караджан и подзадоривающе подмигнул молодому бульдозеристу. — На-ва-ли-ись!..

Из кабины подкатившего «БелАЗа» выпрыгнули Никаноренко и Шишкин. Смеются. Переговариваются о чем-то веселом и тузят друг друга по плечам. Уши и щеки красные, а края шапок и не думают опускать. Мороз и ветер им нипочем. Караджан показал замасленные ладони и направился к ведру с соляркой. Стал мыть руки. Кисти пощипывало. Тщательно вытер их, согревая, тряпкой и тогда обменялся с друзьями рукопожатием.

Втроем обошли участок. Далеко внизу виднелся поселок строителей. В долине, как и утром, было безветренно. Над трубами торчком стояли белесые дымки, словно застыли, не растворяясь в холодном воздухе. А во дворе автохозяйства жгли старую резину — покрышки автомобилей, оттуда валил черный дым и прямым столбом поднимался к небу. Странно было видеть над поселком эти зыбкие черно-белые столбы одинаковой высоты. Ветер, вылетая из-за гребня плотины, шел верхом и как ножом срезал верхушки под одну гребенку.

Несмотря на трескучий холод, какого давно в этих краях не видывали, работы ни на минуту не замирали: ни на плотине, ни у ее основания — на стройке ГЭС, ни на бетонном заводе. А на некоторых участках люди работали даже в три смены. Поверх свитеров надевали стеганые телогрейки, обматывали шеи шарфами, опускали ушки шапок — и работали…

Мингбаев, Никаноренко и Шишкин проверили плотность грунта, дали бульдозеристам новое задание и стали спускаться вниз. Ветер задиристо наскакивал то слева, то сзади, мешал разговаривать. Солнце висело над головой, заливало горы и долину ярким светом. Если бы не этот ледяной ветер, сразу бы потеплело. Чем ниже опускались, тем слабее становились холодные порывы, но зато густел туман. Опять в белой мгле потонуло солнце. Время от времени впереди раздавался гул, и навстречу выплывали парные расплывчатые круги зажженных автомобильных фар. Машины двигались осторожно и медленно.

Когда вышли из облака, Караджан с неприязнью оглянулся, подумав: «Это косматое чудовище доставляет немало хлопот шоферам. Долго ли оно будет отдыхать тут?..»

— Туговато нам придется в эту зиму, — заметил Никаноренко, как бы отвечая своим мыслям.

— Конечно, — согласился Шишкин. Он любил пофилософствовать, поэтому тут же не без пафоса добавил: — Но здесь собрались люди, которые сознательно выбрали эти трудности. Я бы сказал, о с о б е н н ы е люди. Преодоление трудностей — их стихия. Именно в этом смысл их жизни, а не в том, чтобы с утра до вечера щелкать костяшками счетов в теплом помещении или, побрившись, надушившись и приняв хвойную ванну, отправляться на службу в автомобиле, вести бесконечные дебаты в просторном кабинете, а когда надоест болтовня, листать иллюстрированные журналы…