Мирмухсин - Чаткальский тигр

— Устали вы, — сказал Файзулла Ахмедович. — И я до приезда сюда, вот Мархаматой не даст соврать, очень нервным был. Да и тут в первое время кое-кто про меня говорил не без желчи: «Этот нервный наставник»… Теперь же от приступов раздражения и следа не осталось. Делом занят — не до того. Дорогой мой, вас постигла моя участь. И вам стоит полечиться уже апробированным мною методом.

— Хотите сказать, что я должен устроиться тут работать?

— Вот именно!

Поэт усмехнулся. Глядя в одну точку, молча выпил пиалушку чаю и, поставив посуду на столик, задумчиво сказал:

— Недалеко отсюда есть кишлак Хумсан. Оттуда вышел знаменитый поэт Машрик Юнус оглы Элбек. Увидел бы он сейчас эту стройку — как бы обрадовался! Стихи бы посвятил…

— Конечно! И дневал, и ночевал бы у нас на стройке!

— Я тоже не прочь тут поработать, но ведь я ничего не умею…

— Вам не придется месить цемент! — воодушевился Файзулла Ахмедович. — Будете при мне. А лучше определим вас внештатным сотрудником газеты «Огни Чарвака» — и ходите себе всюду, заглядывайте во все дыры, мотайте на ус… Жить — пожалуйста: мой дом — ваш дом!

— Если только не стесню…

— Да что вы! — воскликнул Файзулла Ахмедович, оглушительно хлопнув себя по коленям ладонями. — Мархаматой сегодня уедет в Ташкент. А мы, старички, заживем тут дружно, как говорят, «принявшись за плов, вкусный кусочек мяса будем уступать друг другу». Ба, а какой целебный воздух тут! В свободное время будем предаваться задушевным беседам, вспоминать наше прошлое, когда трудились в поте лица, не зная усталости. Зачем, право, вам спешить в Ташкент, где воздух пропитан гарью, — чтобы задыхаться, как рыба, выброшенная на берег, и хандрить?.. А тут поваритесь в рабочем котле — глядишь, и напишете что-нибудь не хуже самого Элбека! Ну, как?

— Когда вы рядом — и вдохновение рядом. Вы благотворно влияете на меня, дорогой божа. С тех пор, как вы покинули Ташкент, я словно лишился опоры. Нет, на свете нельзя жить без близкого друга.

— Нервные клетки не восстанавливаются, поэт. Помните об этом и поберегите себя. Вы призваны воспеть наш светлый мир!

— «Взявшись мир очистить, сам погряз в пороках», — сказал об одном своем современнике Абдулла Тукай. Как бы со мной не случилось то же…

— Вот видите, как мудры изречения поэтов!

— Не всех… Один мой знакомый выдал в стихах: «Брови надо гладить, а волосы причесывать». И возомнил, будто высказал глубоко философскую мысль. А я ему прямо заявил: «Если будете изрекать такие глупые афоризмы, я высмею вас!..» С тех пор он избегает меня.

— Ну вот, опять нервничаете.

— Хорошо, не буду. Налейте-ка чаю.

На кухне хозяйка постукивала ножом о разделочную доску, гремела шумовкой. В чугунном казане шипело мясо, и из приоткрытой двери доносились вкусные запахи…

После обеда Файзулла Ахмедович и Амир Равнак проводили Мархаматхон к автобусу. Она уехала в Ташкент, а друзья поспешили в управление стройки. Файзулла Ахмедович отпер свой кабинет, пропустил вперед Амира Равнака и плотно прикрыл за собой дверь. Усевшись за стол, он принялся кому-то звонить. Даже не спросив у поэта разрешения, он сказал, что из Ташкента прибыл Амир Равнак; если люди желают с ним встретиться, то по окончании смены пусть соберутся в главном корпусе ГЭС — там поэт почитает свои новые стихи.

Прижимая трубку к уху, Файзулла Ахмедович послушал, что ему ответили, потом весело проговорил:

— Я и не сомневался, что строители от души пожелают этой встречи! Благодарю. Значит, договорились.

Он положил трубку на рычажки и устремил на приятеля энергичный взгляд.

— Вот так. Что скажешь?

— Право, так неожиданно, — развел руками Амир Равнак, насупясь, и недовольно буркнул: — Мог же хотя бы посоветоваться со мной или, на худой конец, предупредить…

— А зачем? — Файзулла Ахмедович изобразил на лице искреннее изумление. — Будто привыкать тебе к таким выступлениям!

Файзулла Ахмедович знал: скажи он Амиру Равнаку заранее, тот ни за что бы не согласился, стал бы отказываться изо всех сил, ссылаясь на усталость, недомогание и черт знает на что еще. А сейчас, как говорится, тесто замешено — надо печь лепешки.

Пока приятель пыхтел, ерзая на рассохшемся стуле, и решал, как отреагировать на такой сюрприз, Файзулла Ахмедович позвонил еще Шишкину и Мингбаеву — сообщил, что в шесть часов в здании ГЭС состоится встреча с Амиром Равнаком, и просил их непременно прийти.

…Огромное помещение ГЭС, с застекленными почти от самого пола и до потолка высокими стенами, было битком набито людьми, одетыми в комбинезоны, замасленные телогрейки. Из-под ушанок, кепок, повернутых козырьками назад, торчали лихие чубы, кудрявые шевелюры. В этой толпе, пропитанной запахом масел, бетонного раствора, как цветы — девушки в спецовках и ярких платках. Скамеек не хватило. Многие устроились на автокарах, на станках, на штабелях свежепахнущих досок. Некоторые взобрались на подоконники и стояли там, чтобы лучше разглядеть знаменитого поэта. Дальние углы были погружены во тьму — и не разглядеть, как там разместились люди. Глухо доносился гул голосов и краснели огоньки сигарет.

Над столом, вынесенным на середину помещения, горела яркая лампочка; за ним сидели Садовников, Шишкин, Музаффаров и Амир Равнак.

Файзулла Ахмедович сделал короткое вступление и предоставил слово самому поэту.

Поэт читал свои стихи на родном языке, потом на русском. Приятный акцент, с которым он произносил русские слова, придавал его речи особое обаяние. Ему восторженно аплодировали. Просили прочесть некоторые произведения, написанные им еще пять-шесть лет назад. И он читал те, что удавалось припомнить, радуясь, что люди, оказывается, знают и любят его творчество.

Ему задавали много вопросов. Спрашивали о писателях, его товарищах, интересовались, над чем они сейчас работают. И Амир Равнак рассказывал, что знал: о книгах, недавно вышедших в свет, о произведениях, еще только задуманных его друзьями, о своих творческих планах.

Домой они возвратились довольно поздно. Амир Равнак был чрезвычайно доволен встречей. Он без умолку говорил. Даже за ужином, набив рот едой, не переставал восхищаться парнями и девушками, с которыми ему удалось поговорить. И, наверное, проговорил бы до утра, если бы Файзулла Ахмедович не приготовил постель и не погасил свет, сказав: «Рабочий человек должен хорошо выспаться…»

Амир Равнак ворочался, кряхтел, то взбивал подушку, то натягивал одеяло до подбородка, то отбрасывал его в сторону. Заметив, что приятель уснул и сладко посапывает, он потихоньку встал, в нижнем белье проследовал, словно призрак, по комнате, подсел к столу и включил настольную лампу.

Файзулла Ахмедович приподнял с подушки голову, посмотрел на него щурясь и, что-то недовольно проворчав, отвернулся к стене.