Мирмухсин - Чаткальский тигр

Гулгун долго не могла отвести взгляда от ная, сделанного из слоновой кости. Пять тысяч лет назад неведомый мастер создал этот музыкальный инструмент, украсил его сказочно прекрасным узором. Прошли века, а он по-прежнему радует людей. А какой, должно быть, дивный звук у этого ная! Вот бы взять в руки и разочек дунуть в него!..

В большом зале Хайрушка стоял, оцепенев, перед картиной «Купальщица». Обнаженная, неописуемой красоты девушка, присев на камень и держась за него одной рукой, протянула к воде ногу — пробует, не холодна ли. Густые заросли, полные своей таинственной жизни, закрывают ее от всего мира. И только кувшинкам, плавающим у ее ног, и тому, кто перед картиной, доверчиво открыта ее целомудренная красота…

Поглощенный созерцанием, Хайрушка не заметил, как приблизились девушки. Смутился, отошел к другой картине, делая вид, что «Купальщицей» заинтересован ничуть не более, чем другими полотнами.

Таманно поведала Гулгун занятную историю «Купальщицы». Когда в Ташкенте утвердилась Советская власть, князь и его приближенные улепетнули из города. Видимо, из того, что имелось во дворце, князь более всего дорожил этой картиной. Вывезти ее не смог и решил спрятать, надеясь возвратиться. Картину вставили в огромную нишу, заложили кирпичами и замуровали…

Нашли ее случайно, уже в конце двадцатых годов.

Таманно отошла к другой картине. А Гулгун все стояла и стояла перед «Купальщицей». Хайрушка украдкой наблюдал за нею. «Одна красавица любуется другой, — подумал он. — Наверно, и ты столь же прекрасна. А может, и лучше…»

Этот день остался в памяти Таманно и Гулгун как один из самых счастливых. Они не раз напоминали друг дружке: «А помнишь, как в тот счастливый день…» Или: «Это было незадолго до того счастливого дня…»

Спустя неделю Хайрушка постучался к девушкам, зашел к ним в комнату и попросил напоить чаем. Гулгун сидела за журнальным столиком и читала конспекты. Она с готовностью вскочила с кресла, опередив Таманно, которая возлежала на кровати и, слюнявя палец, переворачивала страницы журнала мод.

— Сейчас! — сказала Гулгун и поспешила на кухню.

Хайрушке за его внимание и доброту, за то, что не отделяет ее от своих сестер, она готова не только заварить и подать чай, но и туфли чистить, и гладить брюки, стирать…

Когда Гулгун вышла из комнаты, на кровать рядом с Таманно упал увесистый сверток.

— Что это? — спросила Таманно, отрываясь от журнала.

— Хонатлас.

— И… кому же?

— Обеим.

— Эй, акаджон, опомнитесь. Что это значит? — сощурилась Таманно.

— Тебя не касается. Покажи, пусть выберет. Второй отрез — тебе. Только, чур, матери ни слова. Поняла? А то смотри мне.

— Гулгун же замужем, вы забыли? Она чужая жена, чужая невестка. Ее муж, Караджан-ака, на Чарваке вместе с нашим отцом работает. И верит нам, потому и согласился, чтобы жена у нас пожила… Подарили духи, туфли — и на том спасибо. Делать дорогие подарки чужой жене — неприлично. Я расскажу маме!

— Тогда отдавай обратно, — он приблизился к сестре и протянул руку.

Но Таманно с ловкостью кошки схватила сверток и спрятала за спину. Бумага распалась, и ей на колени, на пол хлынул золотистый, переливающийся всеми цветами шелковый поток.

— Коль принесли, назад уже не получите! — сказала Таманно, поспешно сворачивая оба отреза.

— Ты же собираешься продать меня!

— Ладно уж, не скажу. Рано или поздно сама узнает.

— Вот как? Сама?.. — усмехнулся Хайрушка. — В таком случае отдавай! Подарю тому, кто оценит.

— Фигушки! Вот еще!..

— Значит, отдашь отрез… ей? — Хайрушка показал глазами на дверь.

— Отдам, — буркнула Таманно, любуясь материей.

— Знаешь, сестрица… Намекни, что она мне очень нравится.

— И не думайте! Выбросьте из башки! Да она, если догадается, тотчас уйдет от нас, уж поверьте! Она не из таких, с какими вы привыкли иметь дело. Гулгун и ее муж любят друг друга! Вам это ясно? И не усмехайтесь. Может, вам этого не понять. Но не встревайте между ними. А станете приставать — уйдет! Мы окажемся в неловком положении…

— Куда она уйдет?.. — осклабился Хайрушка. — Не будет же из своего Сиджака ездить в институт…

За дверью послышались торопливые шаги, и разговор оборвался.

— Я все приготовила в столовой, — входя, сказала Гулгун. — Заварила свежий чай.

— Благодарю, — буркнул Хайрушка и вышел из комнаты.

Глаза Гулгун блеснули, задержавшись на Таманно, потонувшей до пояса в золотистых волнах хонатласа.

— Брат принес? Красотища-то какая!

— Он… Смотри, как переливается. Нам обеим по отрезу, — с деланным равнодушием проговорила Таманно, не поднимая глаз.

— Мне-то зачем? — смутилась Гулгун. Ее улыбка померкла. — Я и так вам задолжала.

— Мое дело маленькое. Поручено вот этот отрез тебе передать. Президент повелел — я исполняю. Для него ты и я — равны. Вот и решил порадовать обеих.

— Нет, что ты. Ты — сестра…

— А ты, видать, приворожила его. Он же у нас чокнутый малость. Если понравится кто, ради него готов в доску разбиться, лишь бы угодить. Да что там кривить душой… — Таманно отвела бегающий взгляд в сторону. — Ты ему, оказывается, нравишься…

— Как это понять? — Гулгун покраснела и в упор взглянула на Таманно. — Тебе не кажется, что ты меня ставишь в неловкое положение? Что будет, если о том, что ты сказала, узнает Караджан-ака? Про туфли я ему скажу, мы заплатим. А об этом…

— Об этом лучше помалкивать, подружка! У Хайрушки сегодня одно в голове, завтра другое. Во всяком случае, этот атлас мне, а этот — тебе. Я беру. А ты — как хочешь.

— Мне не нужно.

Давая понять, что говорить об этом больше не хочет, Гулгун села в кресло и открыла конспекты.

Таманно аккуратно сложила оба отреза, положила их на тумбочку и тоже взяла тетрадь с записями лекций. Некоторое время в комнате царила тишина. Таманно ерзала, вздыхала — ей никак не удавалось сосредоточиться. Уже в который раз перечитывает одну и ту же страницу! Взгляд скользит по строчкам, а в памяти не остается ни словечка. Старается вдуматься, но опять и опять видит себя в новом хонатласном платье свободного покроя. Улыбается, представив, как будут восторгаться ее новым нарядом подруги, а модницы их курса — поглядывать с завистью…

Вскоре она заметила, что и Гулгун давно не переворачивает страницу. Гулгун почувствовала на себе ее взгляд и обернулась. Они громко и весело рассмеялись…

…В среду Мархаматхон-ая с дочерьми поехала к родственникам. Они построили солидный дом в новом массиве, а Мархаматхон-ая все еще не была у них: не усладила их душу своими восторгами, не поздравила с новосельем. Она заранее приготовила подарки, да все было недосуг отлучиться из дому. Наконец Хайрушка согласился отвезти их на своей машине. Отправляя его обратно, Мархаматхон-ая наказала передать Гулгун, что ужин для нее оставлен в касе, а каса стоит в казане, накрытом крышкой. Гулгун после занятий пойдет в библиотеку и, видимо, припозднится. Мархаматхон-ая позаботилась, чтобы ужин ее не остыл.