Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

— Знаешь… Поверь, мне не очень-то приятно предлагать тебе это… — при этом по его лицу пробежало брезгливое выражение. — Была бы моя воля, я бы не предлагал… Но увы, в решающей борьбе иногда приходится прибегать к средствам, которые… Ну, словом…

— Да объясни же, наконец!

— Ладно! Мне поручено предложить тебе следующее. Ты все-таки еще раз вернешься к большевикам. Они тебя и на этот раз примут. Пусть не в милицию — куда-нибудь еще. Ведь им так не хватает хотя бы просто грамотных людей. Верни себе их доверие. Это будет не так уж трудно.

— А потом?

— А потом тебя известят, как тебе поступать.

— Геннадий Прозоров предлагает своему брату стать шпионом? А помнишь, отец рассказывал — студентом он дал публичную пощечину доносчику, своему однокурснику…

— На что ты намекаешь? Как тебя понять? — насторожился Геннадий.

— Понимай, как позволяет совесть. Но ни в какие тайные агенты я не пойду.

— Ну, хорошо… — неожиданно миролюбиво, даже с каким-то облегчением проговорил Геннадий. — Поверь, что, с одной стороны, я даже рад, что ты отказался. На твоем месте я, вероятно, поступил бы так же. Но я обязан был передать тебе это предложение. От себя я сделал бы другое…

— Какое?

— Когда придет час открытой схватки — не остаться в стороне от нее. Ведь ты же с нами, с нами, Сергей! А не с этими хамами, для которых на Руси нет ничего святого.

— Нет, Геннадий.

— Предпочитаешь блюсти нейтралитет? — Геннадий криво усмехнулся. — Это ведь тоже не в традициях семьи Прозоровых. Впрочем, как хочешь. Но если так, то вот тебе мой братский совет: уезжай куда-нибудь из города, и чем скорее — тем лучше.

— Зачем?

— Переждать смутное время. А то ведь, возможно, и я не смогу защитить тебя.

— Мне что-нибудь грозит?

— Можешь теперь догадываться… — Геннадий помолчал. — Я связан словом. А слово Прозоровы, как тебе известно, держат. Но повторяю: тебе лучше уехать, и притом негласно. Можно, например, в Красноярск, к дяде Ивану Петровичу. Я все объясню отцу, он даст тебе к нему письмо. Поживешь у него в качестве гостя-племянника в его лесничестве, там Иван Петрович — царь и бог.

— Хорошо, я подумаю. Пока ничего не говори отцу. Тем более маме.

На том и расстались. Сергей терзался всю ночь: уезжать или оставаться? А наутро, никому дома ничего не сказав, отправился в губком, разыскал там Корабельникова и попросил выслушать его. Связанный словом, данным брату, Сергей ничего не рассказал о ночном разговоре с ним Корабельникову. Сказал только, что окончательно и бесповоротно ушел из дома и просит об одном: доверять ему, дать любое дело, любую службу.

Во время разговора Корабельникова все время отвлекали: часто звонил висевший на стене телефон, входили работники губкома, о чем-то шептались с Корабельниковым, поглядывая на Сергея. Видно было, что обстановка в губкоме напряжена, и это еще больше усиливало волнение Сергея, для которого так важен был исход разговора.

Корабельников внимательно выслушал его — к концу разговора они наконец-то остались одни и никто им не мешал. Выслушав, подумал и сказал:

— Ну что же… Люди нам очень нужны. Всюду. Но понимаете — такие, на которых можно положиться. А можем ли мы теперь надеяться на вас? Можем ли быть совершенно уверены, что в какой-то острый момент вы снова не предадитесь душевным терзаниям и не покинете того поста, который будет вам доверен?

— Я клянусь! — с жаром воскликнул Сергей, чувствуя, как от волнения у него пересыхает в горле. — Клянусь, что никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах…

— Ладно! — с легкой улыбкой прервал его Корабельников. — Не надо таких пылких клятв, нужны доказательства делом. А дело мы вам найдем. Вы, насколько я знаю, юрист, хотя еще и недопеченный. Так вот, поезжайте на маслобойный завод купца Рукавишникова, это от города в сорока верстах. Туда уже посланы наши люди, но боюсь, что им трудно разобраться в том, что там произошло. За саботаж распоряжения о сдаче части продукции губпродкому мы конфисковали ее всю. Но с наличием масла на складе какая-то чепуха. По книгам — одно, фактически — другое. Есть подозрение, что купец какое-то количество масла утаивает, хотя вывезти его скрытно вряд ли мог, завод взят под охрану. Возглавьте расследование. Найдите недостающее. Вы знаете, как дорог нам сейчас каждый фунт хлеба, а уж масла и подавно. В городе, вы знаете, давно уже туго с продовольствием. Наши враги во всю вопят, что Советская власть довела до голода. Но сами же способствуют тому, чтобы он был… Мы дадим вам мандат, чтобы все наши товарищи на заводе оказывали вам содействие.

— Я готов ехать! — ответил Сергей. — А когда закончу — что буду делать дальше?

— Вернетесь — приходите. Найдем дело.

Через четыре дня, докопавшись, куда делось недостающее масло, и отправив все его запасы на мобилизованных подводах в город, Сергей с этим же обозом вернулся. Сдав масло на склад губпродкома, он пришел в губком к Корабельникову.

Выслушав Сергея, Корабельников похвалил его за успешное выполнение поручения и вдруг сказал:

— А ведь на вас поступил донос.

— Донос? — вспыхнул Сергей. — От кого? О чем?

— От кого — неизвестно. А вот о чем… Некто прислал в чека письмо, что вы вернулись на службу Советской власти по поручению тайной антибольшевистской организации с заданием от нее. И требует вас арестовать.

— Ну что ж! — Сергей вскочил. — Моя совесть перед вами чиста. Пусть меня арестовывают, пусть расследуют!..

— Да не горячитесь! — улыбнулся Корабельников. — Порох какой… Никто вас не арестовывает, как видите. А надо, так и без вашей просьбы взяли бы. Значит, не надо. Лично я вам доверяю и не вижу оснований вас в чем-либо подозревать. Хотя, не скрою, есть и другие мнения…

— Если такие мнения есть — значит, я должен уйти. Я не могу работать в обстановке недоверия… Но и домой вернуться я не могу. Я отрезал себе путь назад…

— Вот даже как? — Корабельников долгим удивленным взглядом посмотрел на Прозорова. — Где же вы в таком случае намерены квартировать?

— Все равно где. Хоть в гостинице, хоть в казарме. Самое главное — чтобы мне было доверено дело.

— Мы вам его найдем…

В этот момент Корабельникову позвонили по телефону. По мере того как он слушал, лицо его все больше полнилось тревогой.

— Хорошо, иду! — бросил он в трубку и сказал Сергею: — Извините, у нас срочное совещание. Освобожусь примерно часа через полтора. Приходите к тому времени сюда. А пока займитесь устройством. Вот вам… — Корабельников, черкнув несколько слов на листке, отдал Сергею. — В общежитие совработников.

Выйдя от Корабельникова, Сергей отправился в общежитие.

Он шел и все никак не мог успокоиться. Донос… Кто мог написать его? Зачем? Оклеветали! Но в основе клеветы то, о чем ему говорил Геннадий. Не может быть, чтобы он был причастен к доносу, не может быть! Скорее всего это работа тех, кто вынудил Геннадия сделать гнусное предложение… Сообщил им об отказе брата, и вот решили отомстить, да еще как — не своими руками, руками чека. Низкие люди! Как трудно верить, что с такими людьми связан Геннадий. Ведь он благородный человек, честный, порядочный, этого у него не отнять. Да, их убеждения расходятся. Но можно ведь находиться на самых противоположных позициях и вместе с тем оставаться порядочными людьми. Как Геннадий мог согласиться передать такое гнусное предложение? И кому — родному брату!.. Все-таки надо бы с ним объясниться. Но нет, нет, домой — ни шагу! Потом как-нибудь при случае, конечно, надо будет поговорить с ним…