Вениамин Рудов - Временно исполняющий

— Ты с ума сошел! — вскричала она, негодуя. — Ведь завтра у папы день рождения, ты через три дня должен ехать за назначением… И вообще… Что за мания?.. В позапрошлом году вот так же сорвался. Подумаешь — половодье! Там же твоя сестра, Валя там. И люди. И папа твой не Робинзон. А ты — не дедушка Мазай. Обойдутся и без тебя. Тогда меня бросил одну, и сейчас повторяется то же самое.

Она говорила и говорила, просила и уговаривала, и даже поплакала. А он тем не менее не мог остаться в Москве после увиденного по телевизору. Буйство природы ему было знакомо, но такого видеть не доводилось. Над разливами низко летели тяжело груженные вертолеты, между копен плывущего сена, по лугу, где в эту пору обычно еще зеленела трава, плыли лодки с картофелем, свеклой, домашним скарбом и всякой всячиной, сновали юркие катера, дома стояли по окна в воде, и в стекла, отражавшие солнечные лучи, с тревожным гоготом тыкались оранжевыми носами тучные гуси.

«Посердится и перестанет», — думал Андрей, нисколько не раздражаясь и объясняя чрезмерную возбудимость жены предстоящей поездкой к его новому месту назначения. Однако понимал он и другое: трудно ей расставаться с родными, с Москвой, со всем тем, к чему привыкла с самого детства.

Лифт опять не работал, и к себе, на пятый этаж, Андрей буквально взлетел, перескакивая сразу через две-три ступеньки. К своему удивлению, Алю он застал в добром расположении духа, правда, возбужденную и ожиданием его, и самой атмосферой приготовления к празднеству. Она уже успела побывать в парикмахерской, сделать прическу и маникюр. Высоко взбитые светлые волосы были ей к лицу.

— Ну наконец-то! — радостно воскликнула она. — Время идет, а тебя все нет и нет. Не знала, что и думать. Переодевайся быстрее. Все уже собрались и ждут тебя.

— Я быстро, Алюш, чуть-чуть подмолодиться надо. — Он сбросил с себя шинель прямо на тахту.

Бреясь перед зеркалом и видя в нем отражение Али, он отметил, что за три года замужества она немного раздалась, обещая со временем превратиться в пышную, как Таисия Саввишна, ее мать, женщину, и это не огорчало его, а даже наоборот — будущая полнота жены почему-то приятно волновала его.

Он в самом деле быстро побрился, освежился одеколоном.

— Все. Готов. — Пряча бритву в футляр, смешно поклонился.

Одетая в очень шедший ей синий костюм, Аля посмотрела на мужа так, будто на нем было рубище.

— Почему не белую рубашку? — спросила, покраснев от обиды. — Ты нарочно?.. Чтобы отцу досадить?

— Я же сегодня лечу. А белая, сама знаешь, очень маркая.

— Все-таки едешь?

— Мне разрешили использовать праздничные дни. Надо отца повидать. — Он надел куртку.

Аля всерьез обиделась. Ястребень не стал пытаться развеять Алину обиду, знал: это может привести только к худшему. «А дома у родителей развеселится, подобреет — тогда и подъеду с извинениями», — решил он.

Всю дорогу ехали молча. Оба в плохом настроении вошли в полную гостей и оттого шумную квартиру родителей. В прихожей их встретили отец с матерью и незнакомый человек, которому Андрей был тут же представлен.

Когда их знакомили, Ястребеню показалось, будто однажды он уже видел этого человека с полуулыбкой на бледном лице, но где и когда, припомнить не мог. В памяти всплыли эта негреющая улыбка, чуть трогавшая уголки тонкогубого рта, эти серые внимательные глаза, не мигая смотревшие из-под редких рыжеватых бровей в глаза собеседнику. Новый знакомый назвал себя Иваном Маркеловичем и, когда Андрей произнес лишь свою фамилию, переспросил:

— Андрей Петрович?

— Да, Андрей Петрович Ястребень. С мягким знаком на конце, — сам не понимая почему, недоброжелательно ответил Андрей.

— Очень приятно, Андрей Петрович. Оч-чень!

Всех сразу позвали к столу, растянувшемуся через две комнаты.

День рождения главы семейства праздновали широко, с ненужной роскошью. Виктору Сергеевичу исполнилось шестьдесят три — дата не юбилейная. Но такого изобилия яств и количества гостей довоенная квартира в Старо-Конюшенном переулке еще не видывала.

До болезни Андрею нравились застолья. Собирались друзья и родственники, веселились. Вскоре начинались разговоры, те самые разговоры, которые Андрей особенно любил: откровенные, чистосердечные. Во время болезни и после нее, когда Андрею категорически запретили спиртное, до которого он и раньше не особенно был охоч, он с удивлением отметил, как изменилось его отношение к застольям. Он вдруг ясно увидел, что «откровенные» разговоры на самом деле не что иное, как циничное вранье, что «свобода» пьяных людей вульгарна.

Между тем все еще произносился первый тост за виновника торжества, в котором ему наговорили массу незаслуженных комплиментов и пожелали адамовых лет жизни. Произносивший тост незнакомый Ястребеню толстяк в тесном костюме горчичного цвета, решив сдобрить тост шуткой, стал рассказывать скучный и длинный анекдот, не замечая иронических взглядов и косых улыбок собравшихся за столом.

Потом все пришло в движение — гости начали закусывать. Несколько минут длилось безмолвие, лишь слышалось звяканье вилок и ножей. И снова слово взял толстяк в горчичном костюме. Он отметил удивительные кулинарные способности хозяйки, не зная, что основное было куплено в соседнем ресторане, а что-то раздобыл Кобзев — ассистент Виктора Сергеевича и дальний его родственник по линии жены.

Виктор Сергеевич, наклонившись к зятю, спросил, не выпьет ли он немного шампанского, но тут же, впрочем, сказал, что, как врач, категорически против этого. Улыбнувшись собственной шутке и не дождавшись ответа, оставил Ястребеня в покое, заговорил с сидевшей напротив него красивой молодой женщиной в сиреневом платье.

Андрей знал, что тесть считает замужество Али весьма неудачным, что, будь он в Москве, не дал бы состояться альянсу дочери с солдафоном, знал, но к сердцу не брал, платил тестю той же монетой — откровенной антипатией. Неприязнь к Виктору Сергеевичу родилась у Андрея задолго до их личного знакомства, когда Широкий еще оставался в «добровольной ссылке» в Минске, как однажды обмолвилась Таисия Саввишна. Возможно, неприязнь эту породил бесхитростный Алин рассказ об отце, отбывшем на неопределенное время в Минск «зарабатывать» докторскую. И еще многое не нравилось Андрею, в том числе и шикарная пятикомнатная квартира будущего тестя. Став мужем Али, Андрей предпочел ей скромную комнату в академическом общежитии. Возвращение Виктора Сергеевича из затянувшейся «ссылки» к родным пенатам Андрею родственных чувств не прибавило.

Жену Андрей по-своему любил, хотя многие черты ее характера не нравились ему. В душе он надеялся, что с годами она изменится. Их разделяло без малого десять лет, Андрей всегда помнил об этом, и каждый раз, когда гневался на нее, старался не забывать, что должен воспитывать Алю. «Если одну-разъединственную жену не обращу в свою веру, как тогда справлюсь с подчиненными?» — полусерьезно вопрошал он себя, понимая, что подобное сравнение — чистейшая глупость.