Виктор Попов - Живая защита

Повернулся к темному задымленному окну. Сквозь густое облако светилась длинная свеча: загорелся столб воздушной линии связи. Теперь по всему парку громкоговорители вышли из строя.

— Видел? — ткнул диспетчер на окно. — Беги на место! Пожарный поезд уже вызвал! Остальное буду по телефону!

Когда Топырев вернулся, всего через один путь от злосчастного состава занялась огнем одиночная цистерна с мазутом. По другую сторону от нее воспламенились буксы у наливного состава. Будто кто-то пробежал с факелом и рассовал по сердцевинам колес дымящиеся пакли. К счастью, недалеко уже стояла красная автодрезина и пожарные раскатывали брезентовые рукава.

Три водяных ствола ударили по бензиновой цистерне. Пламя не погасло. Попробовали пеной. Безрезультатно. И опять направили три сильных водяных струи. Если б удалось охладить цистерну! Хотя бы из-за этого стоит держать ее под водяным прицелом. Четвертый ствол поливал дымившие буксы, пятый — мазутную цистерну. Ее окружил людской муравейник. Нелегко было стронуть с места. Но вот она будто уклонилась от людских плеч, рук, отодвинулась, потом еще отодвинулась, дымя мокрыми распаренными боками, поехала-поехала, и рядом с ней побежали, подталкивая, молчаливо сосредоточенные люди.

В хвост горящего поезда заехал паровоз. Звякнула автосцепка. Можно оттаскивать. Но состав был еще единой, прочной цепью. Несколько секунд длилось замешательство. Все ждали команды. А ее не было — Топырев еще не решил, как отцепиться от горящей цистерны. Работать с ней сейчас означало идти на риск, — человек погибнет в бушующем огне. Отцеплять вместе с соседней цистерной значило отдать огню обе.

В мгновения замешательства Гришка подставил себя под водяную струю. Мокрый, он медленно полез к автосцепке. Даже слишком медленно! Сквозь дым и ревущее пламя у самых оголившихся от снега шпал были видны лишь его ноги. И упал. На выручку, прилипая к земле, пополз Топырев. Он увидел, как Гришка вертел головой. Задыхался. Не знал, куда двигаться. Ему на спину падали с цистерны большие капли, облепленные курчавым огнем. Увидел Топырева, протянул руку. Так, рука в руке, они и выползли на междупутье. Их встретил водяной поток. Не понять, то ли одежда исходила дымом, то ли начала парить.

— Пускай едет… готово… — откашливаясь, сказал Гришка, подымаясь на ноги.

Кто-то побежал к паровозу.

— Надо к сцепке… с другой стороны! — закричал Топырев, ладонью смазывая с лица грязную от копоти воду.

И сразу несколько человек бросились к другому концу пылающей цистерны.

— Как он успел открыть люк… — сказал Топырев и покачал головой, удивляясь поступку Дедюха. Скверно вышло бы. И с этим составом и с соседними. Взорвались бы… Кругом бензин.

От деловитого рассуждения стало спокойнее всем, кто помогал тушить его полушубок. И даже показалось, что самое страшное позади. Но цистерна по-прежнему гудела, держала людей на почтительном расстоянии. Лед на междупутье растаял, шлак перемешался с песком, высох и закоптился. Концы шпал, выглядывающие из-под рельсов, ярко горели и ядовито дымились.

Две хвостовые цистерны отъехали тихо, словно боясь, что воздушная волна унесет с собою огонь. Лишь метрах в пятидесяти от пожара машинист длинно прогудел и рванул, набирая скорость к выходным стрелкам. Вскоре так же медленно отъехала головная часть поезда. На соседнем пути показался паровоз — началась уборка составов из опасной зоны.

…Кто-то принес «пользительное» облепиховое масло. Но сердитый неразговорчивый врач отобрал баночку. Спиртом он оттер копоть, промазал желтой мазью ожоги на руках Топырева и Матузкова, осмотрел всех, кто тушил пожар.

— Теперь можно облепиху, — сказал врач и вернул баночку с горлышком, обтянутым красной резинкой.

Переодевались в сухие спецовки в тесном кабинетике Топырева.

— Как Дедюх? — спросил Гришка.

Топырев набрал телефон больницы. Ему сказали, самочувствие удовлетворительное, недельки две придется полежать.

Врач заканчивал свои дела, когда появился капитал милиции Малахов. Не приказывал, ничего не требовал, а только сказал:

— Если можно, побеседуем сейчас.

Никто не ушел. Даже врач. Все насторожились. В узком помещении пункта технического осмотра вагонов задымили папиросы.

Капитан Малахов сел за стол Топырева по-профессиональному привычно, словно с этой минуты здесь появился новый начальник, то есть он — следователь. Нижняя челюсть Малахова выпирала вперед, отчего лицо имело брезгливо-надменное выражение. Он медленно вынул из кожаной потертой планшетки чистую бумагу, осмотрел рабочих, выбирая, с кого начинать. При его надменном выражении было странно слышать мирный доброжелательный голос. Он спросил:

— Может быть, среди вас найдется, кто осматривал эту цистерну?

Гришка заерзал на стуле.

— Это я.

Малахов равнодушно посмотрел на него.

— Течи не было?

— Нет. Я бы увидел.

— Как же могло? — развел руками Малахов, удивляясь. А Гришка подумал: «Прикидывается простачком. В каждом из нас нащупывает преступника».

— Кто его знает… — тоже развел руками Топырев. — Смотрели мы эту цистерну, когда потушили. Через заглушку сливного прибора текло. Клапан был закрыт неплотно. — И вдруг заговорил резко, возмущенно: — Под суд надо! Ишь какие специалисты! В цистерну с нижним сливом запузырили этилированный бензин. Правила одинаковые для всех. А они запузырили! Под суд! Кто дал цистерну и кто наливал!

— Это, конечно, правильно. Отправители цистерны ответят. Но вот дело какое. Цистерна проехала пятьсот километров, и — ничего. А в Кузнищах осмотрели ее, и появилась течь, потом — искра от торможения и — пожар. Может быть, бензин подтекал и раньше, но при осмотре не заметили?

— Не подтекало! — уже с раздражением ответил Гришка. — Не заметишь, что ль, если за шиворот польется?

— Я вас не обвиняю. Не надо кипятиться. Просто ищу причину пожара.

— А я тоже не дурак! Дите грудное, что ль? Ничего не понимаю, что ль?

— Успокойтесь… Товарищи, кто что может рассказать по данному случаю? — Малахов добродушно смотрел на рабочих, и его выдвинутую вперед челюсть уже не замечали…

Гришка уходил домой с тяжелыми думами. Он понимал, разговором со следователем дело не кончится. Догадывался, что многие из тех, кто сидел перед капитаном, винят его — Матузкова. Недаром в его сторону посматривали с затаенным интересом, недаром замолк дружный гвалт, когда он встал и направился к выходу.

Сторож, укутанный в белую шубу, встал поперек дороги и на территорию базы «Сельхозтехники» Павла не пустил.

— Пропуск оформил? — спросил он, раздвинув поднятый воротник озябшим носом.

В конторе кто-то из руководителей базы — на двери не было написано, — листая настольный календарь в поисках записи для памяти, объяснил: