Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Он выкладывал все силы; порою до слепой тупости свыкался с мыслью о бесконечности осыпающегося перед глазами земляного откоса; доходил до полного изнеможения, когда руки уже не управляли ставшей тяжелой и ненавистной лопатой, а держали ее бездумно, механически, как железные захваты держат любые предметы, вставленные в их цепкие и холодные полости, для обработки или для уничтожения. Резал землю, крошил ее, бросал на обожженную солнцем поверхность…

А в тайной глубине души извивался мерзкий червяк: неужели за короткое время такое возможно? Ничего подобного еще не было. Почти вручную, с таким объемом работы…

Не верилось, а все же свершилось. За фронтовую пятидневку с земляными работами было покончено. Наступил долгожданный праздник. Карунный обычно не любил заседания, но когда мощной лавиной пошли поезда, приказал собрать всех рабочих. Он стоял у палатки, веселый, без фуражки, и ждал запоздавших людей. Собрались, расселись на земле, он посмотрел едва ль не на каждого.

— Сейчас бы в лес, к речке… Ну, ничего, поговорим здесь. Вы многое знаете, а все же сказать мне хочется… Дорогие товарищи! Стокилометровая железная дорога построена за тридцать два дня. Срок, установленный Государственным Комитетом Обороны, сокращен почти вдвое. Мне велено передать вам самую сердечную благодарность и поздравление с большим успехом.

Захаров захлопал в ладоши первым. Его поддержал Бородулин, вскоре все рабочие аплодировали горячо и сосредоточенно. Они еще были напряжены, еще не освободились от сознания необходимости рыть землю, тащить рельсы, вбивать костыли.

— …На севере Курской дуги немецкие войска продвинулись на двенадцать километров, на южном участке — на тридцать пять. Нашим войскам нелегко сдерживать бронированные удары фашистов. Теперь, дорогие товарищи, стало ясно: в первые дни своего наступления немцы хотели окружить советские войска на всем Курском выступе, сделать то, что мы сделали с ними под Сталинградом. Не вышло! Прошла неделя с начала их наступления, окружить не удалось, и наступление немцев заглохло. В этом деле свое слово сказала мощная оборона советской стороны, то есть заранее приготовленные траншеи, окопы, дороги…

Рабочие опять дружно захлопали.

— …Шестнадцатого июля, вы это знаете, на нашей трассе открылось рабочее движение поездов, а теперь линия, дорогие товарищи, на всем протяжении полностью сдана в эксплуатацию. Вы сами видите, как один за другим идут к фронту военные эшелоны. Мне кажется, что войска Воронежского фронта готовятся к контрнаступлению. Мы с вами, наверно, кое-что сделали, если сами генералы пишут нам такие вот письма. — И он поднял над головой небольшой лист.

Карунный читал медленно, словно оголяя каждое слово, часто взглядывал на рабочих. Понимаете, что это значит?! — говорило его ликующее лицо. Военный совет фронта благодарил колхозников, рабочих железнодорожных спецформирований, военных строителей за выполнение приказа Государственного Комитета Обороны.

Солнце разморило уставших людей, многие устраивались на земле поудобнее. Построили, сдали… Благодарность командования фронта воспринималась уже как что-то отдаленно касающееся их.

Захаров вытянул ноги, оперся головой на руку. Он мучительно боролся с дремотой, глаза его слипались.

Рядом с ним клевал носом Никита Самофалов. «Надо бы утром, после ночного отдыха собирать», — подумал Карунный.

— Уласов! Вывесить как «боевой листок».

Начальник участка по-прежнему был возбужденным и веселым. Рабочие отдыхали, а он прошел к железной дороге, остановился в ожидании поезда. Над степью поднимался густой столб паровозного дыма; Карунный знал, это очередной военный эшелон взбирается к выемке, других поездов здесь еще не видели.

Он сел на край откоса, ноги его гудели от бесконечной беготни вдоль трассы. Теперь можно расслабиться. Он прилег на бок, сорвал пористый стебель пырея, почувствовал, что бесконечно устал.

Карунный завидовал Захарову и Никите Самофалову; стоило им устроиться поудобнее на земле, как спасительный сон начал одолевать их. Вздремнут немного и опять обретут нормальный облик. Мало Карунному простого физического отдыха. Не многие замечали его постоянную тревогу из-за строительства дороги, ни один человек не знал, как давил он собственные опасения в ее целесообразности. Чуть не предателем чувствовал себя, когда узнал о наступлении немцев. К этому моменту, даже раньше, требовалась дорога; в те трудные дни она была всего лишь глубоким рубцом на земле. Отвлек огромные силы…

Разулся, снял носки. Прикоснувшись к откосу, обжегся о раскаленный чернозем, но не отдернул, не поднял ног. Притерпелся.

Поезд медленно заходил в выемку. Паровоз пыхтел серым паром и черными клубами угольного дыма, лязгал дышлами, словно угрожая ими. К нему была прицеплена платформа, на которой стоял спаренный пулемет с задранными к небу стволами: рядом дежурили три солдата. Осуждающе смотрели бойцы на одиноко сидевшего мужчину. Прохлаждается, загорает, любопытство к военному эшелону проявляет…

На следующей платформе стоял танк, около него сидели военные без шлемов, но в полной форме. Стоит приказать — они вмиг займут свои места, мотор оживет, ствол орудия повернется к цели. А вот самоходное орудие, опять танк, еще одно орудие, огороженное зелеными листами брони. И вновь спаренный пулемет с прислугой. Потом пошли крытые вагоны. Двери раздвинуты, на перекладины облокотились военные, безразлично смотревшие окрест. Никто не помахал рукой, не проявил внимания. Сидит человек, ну и пусть сидит.

Эшелон был длинным. Карунный удивился: как один паровоз может тащить такую махину? Видимо, опытная бригада на локомотиве. Он представил, сколько времени потребовалось бы этой армаде добраться к фронту своим ходом, сколько горючего затратилось бы. И сколько сил ушло бы у танкистов, у самоходчиков. Сейчас они были свежими, готовыми вступить в бой…

Стоило рисковать! Настроение поднялось, Карунный вспомнил благодарственное письмо командования Воронежского фронта; радость от причастности к передвижению вот этой грозной силы наполнила его. Волнения улягутся, и он отдохнет. А когда отдохнет, тогда по-новому увидит окружающий мир.

Очередные заботы появились у Карунного. Полевой лагерь строительно-восстановительного участка представлял собой кучи брошенных шпал, не годных в дело, кусков рельсов, отпиленных при монтаже пути, разбросанных бочек из-под мазута, использованного для смазки креплений. «Надо навести порядок. После себя нельзя оставлять такое…»

Осматривая хозяйство, Карунный увидел Алевтину. Она шла от железной дороги к палатке, в руках тощий узелок, выглядела исхудавшим, измученным подростком. Карунный помнил ее розовощекой, задиристой, всегда отмечал ее работоспособность. Сейчас она плелась, еле передвигая ноги.