Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Федор Васильевич вынул удостоверение из нагрудного кармана гимнастерки. Лейтенант повернулся спиной к колеблющемуся пламени коптилки, посмотрев, сложил корочки документа.

— Пройдемте, — коротко, движением кисти руки указал он на дверь.

Под открытым небом было тепло, здесь легко дышалось. А люди до отказа набились в маленькое тесное помещение, когда можно ждать поезда на просторе.

— Куда направляетесь? — остановился лейтенант у кирпичной развалины, остатка сооружения.

— Домой, в Васильевку, это в районе Купянска.

— Зачем? Что за необходимость?

Федор Васильевич напрягся.

— А зачем хотят видеть свой дом, свою мать? Особенно когда ничего не знаешь о них?

— Хватит! Где были до этого?

— Строил дорогу от Старого Оскола на Ржаву.

— Ну и что? Построили?

— Да, построил…

— Ладно… — Лейтенант неожиданно улыбнулся. — Отправлю при первой возможности. Где вас искать?

— Здесь… — Федор Васильевич посмотрел вокруг себя: одни развалины, торчать одному среди битого кирпича — невелико удовольствие. — Лучше в зале ожидания.

— Задохнетесь там… Ладно, все равно отыщем.

Патруль повернул за развалины и исчез. Федор Васильевич пошел в зал ожидания.

Лейтенант сдержал свое слово. В предрассветной темноте он посадил Федора Васильевича на паровоз и наказал машинисту: «Этого человека надо подвезти…».

Ехать было холодно. Резкий ветер пронизывал гимнастерку, крошки угля срывались с водяного бака тендера, остро впивались в лицо.

Было уже светло, над бордовым горизонтом поднялось солнце, когда паровоз остановился на пустынном разъезде. Машинист выглянул из кабины.

— Приехали! Не узнаешь, служивый, свои места? Я тут всю жизнь катаюсь. Был поселок, а теперь не угадать. Умойся, а то дома за черта примут: в у́гле.

…От разбитого пристанционного поселка заросшая муравой дорога вела к близкой отсюда Васильевке. В мирные школьные годы он бегал сюда, чтобы видеть, как тупорылые самолеты заходили на посадку на летний учебный аэродром. Они проносились так низко, что можно было добросить палкой до их крыльев.

За ленивым степным перевалом обычно первым показывалось красное одноэтажное здание школы в окружении яблонь и тополей. И сейчас Федор Васильевич прежде всего отметил зеленые тополиные свечи. Возликовал: все на месте! Ускорил шаг, чтобы скорее увидеть свою улицу, а в конце ее свой дом. Когда расступились тополя, нетерпеливый взгляд Федора Васильевича не нашел красной школы. «Разбита…» Уже вблизи увидел развалившиеся стены, обугленную дверь, висевшую на черном столбе. С боязнью глянул он в сторону своей улицы: ее не было…

Ни одного дома от всей Васильевки. Федор Васильевич сел на отшлифованный ногами камень, служивший когда-то первой ступенькой порога. Торчала закопченная труба русской печи, на которой в детстве любил лежать зимними вечерами. Подвешивал к потолку семилинейную керосиновую лампу, ложился на теплые кирпичи, покрытые суконным одеялом, и брал книгу. В такие часы переставала существовать и школа, и Васильевка, зато раскрывался огромный мир, интересный, не похожий на тот, который окружал в родном селе. Он завидовал людям, о ком была книга, считал себя обойденным счастьем, ведь он еще не видел ни тропических пальм, ни безбрежных океанов, ни ослепительно ярких льдин с белыми медведями. А счастье, оказывается, было в другом. Нет Васильевки, нет родного подворья, может быть, нет в живых матери и сестры. Вот теперь и подумаешь о счастье.

Сплошной бурьян бушевал на огороде. Федор Васильевич прошел по узкой памятной дорожке. Ни одного куста картошки, только растет лебеда. Кое-где появились метелки конского щавеля; это уже запущенность, как на луговых заболоченных кочках. Даже на пепелище обосновались кусты разнотравья. Значит, Васильевка сожжена давно.

Не мог Федор Васильевич ни с чем покинуть родное гнездо. Он попытался найти хоть что-нибудь из домашнего скарба: ложку, сковородку, ножик… И — ничего! Он ковырял обугленной палкой слежавшуюся золу, откидывал кирпичи разбитого фундамента.

Он словно окаменел. Сердце его стиснуло еще при подходе к пепелищу и не отпускало. Он чувствовал, что может упасть, сердечный приступ мог начаться в любую секунду. И он не опасался его, не боялся лежать в бурьяне, он вообще уже ничего не боялся. Что может случиться страшнее того, что произошло?

Федор Васильевич глянул на длинный ряд печных труб. Даже спросить не у кого.

Он почему-то старательно расправил на плечах лямки вещмешка. В пристанционном поселке по желтому, недавно оструганному и поднятому над колодезным срубом журавлю отыскал старого глухого старика, попытался что-либо узнать о Васильевке, о своих родных. Старик ничего не знал. Он помнил, что немцы собрали всех людей окрест и под конвоем угнали куда-то… Его ударили прикладом и оставили лежащим на своем дворе. Думали, пропал, а он оказался живучим…

Старик жил в погребе: дома поселка тоже не сохранились.

«Что делать?» — осиротело смотрел Федор Васильевич на исхудавшего старика и на одиноко задранную к небу жердь колодезного журавля.

Привезли свежую газету, и Карунный тотчас собрал рабочих. Понаслышке он знал о последних событиях на фронте, но одно дело — слухи, совсем другое — официальное сообщение. Он начал читать громко, на лице его светилась улыбка.

— «…Войска Западного и Центрального фронтов разгромили отборные части немецкой армии, сосредоточенные германским командованием в районе Орла, ликвидировали Орловский плацдарм врага и 5 августа заняли город Орел, в течение почти двух лет находившийся в руках немецких оккупантов. В тот же день, 5 августа, войска Степного и Воронежского фронтов прорвали фронт противника и овладели городом Белгород.

Вся эта операция, блестяще осуществленная Красной Армией по плану Верховного Главнокомандования, распадается на два этапа:

1. Успешная ликвидация нашими войсками летнего наступления немецко-фашистских войск, начатого ими 5 июля сего года на орловско-курском и белгородско-курском направлениях с целью окружить и уничтожить советские войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.

2. Успешное наступление Красной Армии на орловском и белгородском направлениях, завершившееся поражением орловской и белгородской группировки противника и занятием нашими войсками городов Орла и Белгорода…»

Карунный оторвал взгляд от газеты. Он сопоставил дошедший до него слух о событиях на фронте с прочитанным.

— «…Накануне Гитлер издал приказ, в котором говорилось, что «германская армия переходит к генеральному наступлению на Восточном фронте», что удар, который нанесут немецкие войска, «должен иметь решающее значение и послужить поворотным пунктом в ходе войны» и что «это последнее сражение за победу Германии».