Виктор Попов - Один выстрел во время войны

— Мы свои рельсы, привезли, новые!

— Мало новых, не обойдемся.

— Ясно, товарищ начальник, принимаю к сведению.

Старшина козырнул и побежал к группе бойцов у крана. Павловский направился к Гудкову, занимавшемуся недалеко от моста размещением военных второго эшелона.

Здесь была совсем иная картина. Красноармейцы один к одному, на какого ни глянь, — рослый, краснощекий, руки у каждого словно кувалды. Они играючи стаскивали с платформы по откосинам рельсы, точила, ручные копры — бабы, рельсорезные станки. Павловскому даже показалось, что ими никто не командовал, так слаженно работали они. Чуть в стороне от бойцов стояли Гудков и полный, с мрачным взглядом майор. Павловский подошел к ним. Оказалось, что этот майор — командир батальона желдорвойск.

— Пилорено, — отрекомендовался он.

Павловский улыбнулся, чувствуя шутку. Выждал, что добавит майор к своему странному слову. Но майор молчал, будто проверяя терпение начальника участка. И тогда Павловского осенило: его фамилия такая! Испытывая неловкость, он пробормотал:

— Очень приятно…

От своих неуместных слов ему стало еще хуже: сказанул, будто с девушкой знакомился. «Пилорено… Запомнить надо, а то попадешь впросак еще раз. Интересная фамилия… Значит, с ним, с командиром батальона, придется иметь дело…»

— Науку свою не забыл? — обратился Гудков к Павловскому. — Завтра приступай к промерам дна реки. Нужен подробный профиль. И как можно быстрее!

— Ясно. Будет исполнено.

— Впрочем… Обратись к местным путейцам. Может быть, отыщут техническую документацию.

— Ничего не сохранилось! Это я знаю. Все сгорело. Сам видел развалины конторы.

— Ну, действуй.

Не дожидаясь утра, Павловский начал готовиться к промеру. Он отыскал Бородулина, растаскивавшего вместе со своей бригадой битые рельсы по участку, который надлежало восстановить. У Бородулина было небритое лицо, походил он на уставшего старика.

— К утру ломы заточи, кроме того, лопаты потребуются, тоже проверь, чтобы исправными были. И еще — несколько реек, длинные нужны, реку промерять. Деления нанеси…

— Вон что-о… Мост?

Павловский согласно кивнул головой.

— И людей выдели, человека три-четыре. Со мной пойдут.

— Выделю молодых ребят, пусть немного передохнут. Сильно измотались…

— Кого дать, это твое дело. Не думай, что на курорт отправляешь.

Не стало для Павловского дела важнее промера реки. Он принимал работу бригады, шагая вдоль кривой линии из разбросанных в одну нитку порванных рельсов. Надо бы посмотреть, сколь длинны приготовленные для ремонта куски, каждый должен быть не менее четырех метров, — обязательное техническое условие для укладки в путь таких рельсов, и он ежесекундно помнил об этом и будто бы прикидывал на глаз, а сам уже вел отсчет времени до утра, до выхода на лед. Надо бы проверить, одного ли типа рельсы, нужны только одного, а он вспоминал, через какое расстояние один от другого делать промеры в условиях срочного строительства временного моста для пропуска поездов с ограниченной скоростью… Поручение самого Гудкова! Эта мысль затмила все. Точнее бы сделать промеры, тщательнее вычертить профиль дна… За эту точность, за своевременное исполнение задания ответствен только он. Лично!

Возвращаясь из бригады Бородулина, он зашел в штабной пакгауз. Миллиметровки ни у кого не нашлось. Выпросил у диспетчерши, словно примерзшей длинным озябшим носом к селектору, кусок белой бумаги, присел к ее столу и начал вычерчивать полоски. Один сантиметр — это десять миллиметров, еще один сантиметр — это еще десять миллиметров… Потом — вертикально и тоже через каждый сантиметр… Завтра он измерит ширину русла и установит масштаб чертежа. Профиль дна должен быть достаточно подробным…

Рано утром еще по темноте он уже был в вагоне-общежитии. Мороз выстудил помещение, при свете коптилки иней серебрился на металлическом каркасе двери. Рабочие кряхтели и ежились, выбираясь из-под одеял. Они одевались сразу во все теплое, а потом быстро по очереди ополаскивали руки и лица под умывальником на стене у двери.

Федора Васильевича, Петра и Дмитрия Бородулин послал с Павловским. Каждый из них взял по лому и лопате, а начальник участка — две длинные рейки, стальную ленту, скатанную в жесткий пружинистый диск, и с десяток тонких досочек-шелевок от разбитого вагона, они могут потребоваться в качестве вешек.

В темной синеве Павловский шел уверенно. Он еще вчера наметил удобный путь и сейчас лишний раз убедился, как важно быть предусмотрительным. Обогнули сброшенный с путей продырявленный осколками паровозный тендер, перебрались через снежный вал, огибавший очищенный путь, и оказались на улице поселка. Стены разрушенных домов в прямоугольниках пустых окон начинали робко показывать предрассветную зарю. Улица изгибалась, будто выискивая самый короткий путь к реке. Шли медленно. Это еще хорошо, что была, хотя и неукатанная, санная колея, по этой улице на быках луговского колхоза из реки возили воду в столовую и в служебный вагон комсостава. Полозья саней оставили узкий след, ногам не уместиться на полную ширину, зато шли без боязни оступиться или попасть в какую-либо занесенную снегом яму. Когда кончился поселок, дорога пошла под гору. В сумеречном рассвете между серых кустов бурьяна показалась человеческая фигура. Остановились, прислушались. Сначала донесся кашель, потом короткое бормотание:

— Цоб! Цоб! Цобе…

Когда всмотрелись, различили пару быков, запряженных в сани. Они шли в гору вслед за человеком, в котором Петр легко признал мать.

— Мама! — закричал он.

— Ой, никак, Петя… — всплеснула руками Дарья.

Она остановила быков, суетливо начала стаскивать с рук толстые от намерзшего льда варежки. Когда сняла, холодными припухшими на морозе руками прижала к своей груди голову Петра.

— Чего ж вчерась не пришел? Изгоревалась вся…

— Не волнуйся. Все нормально…

— Куда в такую рань? Да и без еды небось…

— Недалеко, не волнуйся. Реку обмерять…

— Ой, люди! Реку обмерять… Другого дела не нашли… Как же без еды?

— Обойдемся, это, кажется, не очень долго. Мост строить, поняла?

— Да обмеряйте что угодно, бог с вами. А как же с едой? Иль сюда принесут?

— Не-е… Сами придем.

Дарья взялась за налыгач. Когда Петр обогнул повозку и вышел на колею, догоняя ушедших под гору друзей, она перекрестила дорогу, и темноту, окутавшую невидимый след сына.

На реке было пустынно и жутко, словно в омуте. Берега кособочились снежными склонами, указать точно, где вода, а где суша, было невозможно. Резко возвышались две каменные опоры, по одной у каждого берега. В провале между ними из-подо льда и снега высовывались искореженные бомбами остатки фермы. Концы черных прогнувшихся блок, словно следили и за рекой, и за людьми. Вокруг опор кустились ивы и тоже будто охраняли мертвецкий покой разбитого моста.