Владимир Разумневич - Чапаята

Топорков с Плясунковым тоже поблагодарили за чай. И все трое одеваться стали.

Чапаев — шинель на плечи, папаху — на голову и первым — за дверь.

Я за ним следом.

У ворот Чапаева поджидали три всадника. Двое — совсем еще юные, бравые и рослые ребята, с саблями на боку. Третий — бородатый мужик на белой лошади, с биноклем на ремешке.

Я глянул на Чапаева. А он без бинокля.

— Подождите на коня садиться, — кричу ему. — Бинокль забыли.

— А ведь верно! — спохватился Чапаев. — Когда пришел, бинокль был при мне. А теперь нет. Куда задевался?

Возвратились мы в избу, стали искать.

На скамейке за печкой бинокля не было. Словно в воду канул.

Все углы в избе оглядели, под столом и даже под кроватью шарили. Нигде нет. Что за напасть такая?!

Заглянул я на печку. И вижу — в темной глубине там сынок мой, Васятка, скукожившись, сидит и бинокль к груди прижимает.

— Вот он! — докладываю Чапаеву. — Вор на печи!

— Выходит, — сказал Василий Иванович, — пока мы с вами, Константин Иванович, чаевничали, он под мою папаху заглянул…

— Надо же, — вздохнул я, — у красного командира бинокль украл…

— Разведчики, они такие, — ухмыльнулся Чапаев. — Что где не так лежит, враз приметят! Зоркий народ!

Потянул я Васятку за рубаху с печи.

— Слазь, — говорю, — немедленно. Не то…

А он туг как заревет — аж в ушах звон.

— Не отдам! — кричит. — Мой бинокль! Я в красные разведчики пойду! Без бинокля не примут. У-у-у!!!

Так и не слез с печи.

Чапаев пожалел его.

— Ладно, — говорит. — Разведчику без бинокля и вправду нельзя. Пусть тут и остается. Бинокль поможет вам, Константин Иванович, и сынку вашему, лучше разглядеть, где свои, а где чужие.

Ушел Чапаев. А бинокль у нас остался.

Дня не проходило, чтобы дедушка не вспомнил что-нибудь интересное о своих друзьях — чапаевцах из Нового Петрограда. Я слушал его и завидовал: вот бы и мне такую, как у дедушки, героическую жизнь и таких друзей — солдат революции!

— И в мирной жизни, скажу тебе, внучек, человек способен ох какие громкие дела совершить, — успокаивал меня дедушка. — Главное — не ленись и за дело общее борись, а не только сам за себя. Чапаев терпеть не мог тех, кто лишь о себе заботился. Он о других думал. Однажды и нам, новопетроградцам, урок преподнес…

Никогда мне не забыть тот декабрьский день на сельской площади. Народу собралось полным-полно. Каждый вперед норовил протиснуться.

Там, впереди, возвышался каменный постамент с ровной площадкой наверху — для памятника.

Когда-то, еще при самодержавии, постамент построили. Кулаки думали скульптуру царскую здесь поставить. Но не успели. Революция помешала. Народ сбросил царя с престола, и не нашлось больше желающих памятник ему сооружать. А постамент вот остался. Стал он шишкой на площади. Сбоку из кирпичиков ступеньки сложили. Взбирайся по ним на самую верхотуру и выступай сколько захочется.

Вот и теперь, заслышав, что на сельскую сходку пожаловал не только Василий Иванович Чапаев, но еще и мужицкие делегаты из деревень соседних, наша беднота сбежалась на площадь со всех улиц.

Первым на возвышение шагнул Илья Васильевич Топорков. Поправил кобуру на боку и звонким, чистым голосом возвестил:

— Прежде всего, товарищи-граждане, поприветствуем гостей наших, тех, кто со стороны к нам пожаловал, — и Топорков кивнул на стоявших перед ним внизу у пьедестала Чапаева и приезжих мужиков. — Вот они! Военный комиссар уездный, которого все вы хорошо знаете, и посланцы из ближних деревень — из Студенцов и Суховки. У них к нам какое-то дело…

Из толпы выкрикнули:

— Пущай Чапаев с приезжими мужиками на постамент взойдут! Поглядеть хотим!

Топорков позвал гостей к себе.

Один из них — бородатый мужик из Суховки — строгим взглядом окинул толпу и сказал:

— Кулаки у нас в селе верх взяли. Землю, отданную бедноте, заграбастали. Никакого житья от них не стало. Хоть в прорубь бросайся!

— Лучше не в прорубь, — весело отозвался Топорков, — а на борьбу с кулачьем бросайтесь!

— Рады бы, да не знаем, с чего начать…

— И у нас то же самое, — поддержал бородача бровастый парень в полушубке. — Я из Студенцов. Создали мы бедняцкий Совет. А кулаки его разгромили, председателя избили. Третий день председатель в синяках ходит… Вот и прислали меня земляки за помощью. Одна надежда — на вас, на красногвардейцев ваших!

Кто-то крикнул из толпы:

— На чужом горбу, выходит, захотели в новую жизнь въехать? Самим надо за оружие браться! Всяк сам на себя хлеб добывает, сам себя от врага обороняет. А вы…

Чапаев послушал, о чем толкуют мужики вокруг, и встал между бородачом и бровастым парнем. Вскинул руку над головой, успокаивая толпу.

Когда на площади стало тихо, сказал с обидой в голосе:

— Не ожидал от вас слов таких — «чужие», «сами себя обороняйте». Какие же они чужие, ежели вместе с нами идут. Надо помочь! Революцию мы творили всенародно. И оборонять ее будем тоже сообща! Вот так-то! А вы им — «чужие»! В революцию вся беднота заодно — и рабочая и крестьянская!

И тут снова зашумела площадь. Но возгласы были уже не те, что прежде. Мужики высказывались одобрительно:

— Верно Чапаев говорит! Надо пособить. Бедняк бедняку — друг вечный.

— Что сами имеем, то и им поможем добыть!

— Пойдем всем отрядом! Пусть не только у нас, а во всех других деревнях торжествует Советская власть!

Топорков на всю площадь объявил:

— Что верно, то верно, товарищи-граждане, надо защищать бедноту, где бы она ни жила. Бедняк с бедняком всегда заодно. В волости у нас двадцать деревень. Не везде еще есть Советы. Кое-где кулаки в страхе держат нашего брата — бедняка. Вот и предлагаю создать у нас в Новом Петрограде штаб охраны революции. Случись где заваруха — мы туда на конях. Не дадим соседей в обиду!

Чапаев одобрительно воскликнул:

— Верное решение приняли, товарищи новопетроградцы! Молодцы! И Топорков у вас командир что надо! Мы с ним еще до Октября вместе «Марсельезу» пели. Голос у Топоркова, скажу я вам, — соловьям на зависть. Запевала, каких поискать. А с запевалы, как известно, любая песня и любое дело начинается. Вон вы его как всем хором поддержали! Верю, отныне не оставите соседей в обиде, пособите, когда надо будет, — Чапаев задумчиво насупил брови. Потом сказал твердо: — С местной контрреволюцией, спору нет, вы, товарищи, бились геройски. Только ведь борьба за Советы идет не в одной вашей волости. Она — по всей губернии, по всей России! Надо побить не только ближних врагов, но и тех, которые издалека к Волге рвутся. Есть нужда еще один красногвардейский отряд вам на селе создать. Потом из других сел добровольцы придут. Так, глядишь, и наберется целая дивизия. Коли сообща против белых пойдем — победу обретем, а врозь — хоть дело брось! Дивизией, правда, командовать мне еще не доводилось. Но, думается, справлюсь. Не боги горшки обжигают. Можете на меня положиться.