Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

Глебов слушал и раздумчиво подбрасывал на ладони два крупных клубня. Приятно, когда твои собственные мысли высказывает другой человек! Значит, правильные мысли, коль рождаются у разных людей. Приятна и сама озабоченность, загляд в будущее.

— Где народ размещать будете? — спросил он Дьяконова.

— Которые с завода приедут — часть в пустой хате на краю выселок. Других — у Настёны, у Митиной родни, где просторно. Раскладушки-одеяла имеем, обеды приготовим. А пэтэушников поселим в кудринской школе, старшие классы погодят за парты садиться. Будем возить оттуда, молодым это ничто.

С поля они поехали обедать.

Ленушка встретила гостей приодетая, порозовевшая от смущения, от близости жаркой печки, от непривычной роли хозяйки в доме. Спасибо, Зина выручила, подошла с работы. Она оказалась тут, как говорится, к месту. Глебову приветливо улыбнулась, сама проводила к столу, заговорила как со старым знакомым тем певучим грудным голосом, который придавал ей особенную привлекательность. И если Ленушка сияла молодостью и простотой, то от Зинаиды веяло обаянием уверенной в себе женщины.

Обед сготовили на славу. Запах борща с телятиной щекотал нос. А молодая картошка с укропом и маслом, напоминала о минувшем лете. Ели хорошо, поддразнивая друг друга.

Митя не сводил глаз с жены, все ему нравилось в ней, он гордился ее статью, умением вести себя. Гордился и своим домом, в котором уже ничего не напоминало о его затянувшемся холостяцком житье-бытье. И всем, кто видел молодую пару, были радостно, что так удачно и неожиданно нашли они друг друга. Настёна со значением поглядывала на председателя ее работа! За эту работу председатель еще не рассчитался.

— Послушайте, Дмитрий Игнатьевич, — уже за чаем сказал Глебов и сделал паузу, означавшую особенную серьезность того, что хотел выразить. — Вот Михаил Иларионович намекал мне, что звено по договору, как лужковское, — это только ступенька к более высокой форме колхозного производства. А далее ему рисуется, в интересах земли и землепользования, передача этой земли звену. На десять, на двадцать лет, чтобы вы почувствовали полную ответственность не только за урожай ближайших годов и за обязательства по продаже продукции государству, но и за состояние своей земли, за плодородие ее. Что вы думаете?

— Очень правильная мысль, вот что я скажу, — как-то быстро ответил Митя. — Мы не вечные, еще десять — пятнадцать годов — и негожие будем. Зато наши дети подрастут. И так далее, без конца. Крестьяне всегда останутся. Только так надо сделать, чтобы они не отступились от земли, как произошло это на общую беду сразу после войны и как до сих пор…

— А мы, значит, на пенсию, без дела и без земли? — плачущим голосом отозвался Сергей Иванович.

И все засмеялись.

— Как это — без дела? — Митя даже не улыбнулся. — Колхозу еще больше дела останется! Мы будем блюсти землю и выращивать урожаи, скотину кормить. А снабжение, продажа и расчеты останутся за колхозом. И все строительство, и агрономия, и ремонт машину и подготовка новых кадров, и комплекс, который вас теперь вымучивает, он тоже останется, мы снабдим его кормами вволю. Кудрино останется деловым центром, где будут и клуб, и школа, и для спорта все, что надо. Мы туда как в город наезжать будем.

И улыбнулся Ленушке, перехватив ее взгляд. Еще недавно он сказывал, что скоро они поедут и в Кудрино, и куда душа пожелает на своих «Жигулях»…

Савин кашлянул и несколько смущенно обратился к Глебову:

— Что же тогда будет с такими, как Куровской? И с другими?..

И все поняли, кого он имеет в виду под «другими».

— Жизнь подскажет, — ответил Глебов, тоже понявший агронома. — Одни уйдут на пенсию, другим подберут подходящее занятие по способностям. А если о звеньях… Так это и есть начало агропромышленного комплекса, первичная ячейка — создатель продуктов. А колхоз действительно матка для своих звеньев. Ну, а район — это партийное руководство, подготовка кадров, подрядчики-помощники и, возможно, какая-то первичная перерабатывающая промышленность. Так я полагаю. Правда, вся эта схема требует непременного и развитого промышленного производства, четкости планирования. Ни в чем не должно быть дефицита — вот главное!

Этот разговор, затянувшийся почти до вечера, так и остался незаконченным. Кто-кто, а лужковцы имели право подумать и порассуждать о будущем, наметить пути в это будущее.

Старшие по возрасту и более опытные в жизни Савин и Дьяконов говорили мало. Они слушали Глебова и Зайцева с тем грустным, немного скептическим видом, как люди, знающие, что такое риск и крутые повороты на бесконечной дороге истории: когда скорость движения возрастает, тогда чаще заносит, а то, случается, и выбрасывает из привычной повозки.

Но и при этом на душе у них все-таки теплело. Просвет…

Известно, что все в жизни имеет начало и конец. Малоподвижные циклоны тоже подчиняются этому общему закону.

Достаточно измучив земледельцев дождями и ненастьем, вымотав нервы ученым и предсказателям погоды, от имени которых на телевидении даже перестала выступать Екатерина Аркадьевна Чистякова, ничем, разумеется, не повинная в плохой летней погоде, надоевший малоподвижный циклон отошел от нечерноземной России. Будто стараясь задобрить людей, погода с конца августа стала одаривать землю теплом. Для пополнения кормов ясные солнечные дни уже ничего хорошего сделать не могли, а вот поздним культурам, особенно картошке и свекле, погода помогла: дала возможность спокойно убрать эти трудоемкие культуры.

На картофельные поля из областного города приехал и стар и млад. С приподнятым настроением, с желанием поработать. Сам вид урожайного поля, где после прохода копалки земля прямо-таки скрывалась под сплошным настилом из крупных клубней, — эта картина подхлестывала людей. И чем гуще стояли за их спиной сетки и мешки, набитые картофелем, тем светлей отзывалась на добро душа человека. Вот ведь какое богатство может дать земля! Не пропадать же выращенному для общего блага!

И все-таки это была тяжелая работа. К вечеру спину, не разогнуть. Однако даже поздние машины не уходили в город пустыми. Грузили их из последних сил: картошка шла на завод, где они работали, для их столовых и магазинов. Правда, там тоже не было емкого хранилища, и потому картошку прямо из кузовов продавали в рабочем поселке по магазинной цене. Покупали ее охотно и помногу, особенно если семья находила местечко для хранения. Чистая, звонкая, прямо с поля, картошка привлекала самых привередливых покупателей. Все радовались, что не придется бегать зимой по магазинам и стоять в очередях.

На том же урожайном поле, только с другой стороны, черепашьим шагом двигался по рядкам тяжеловесный картофельный комбайн. Водил его Веня Савин, на сортировке стояли лужковские женщины. От комбайна картошку увозили в самосвалах, через автовесы, на Кудринский пункт сортировки. И опять же в город, на зимнее хранение по различным базам.