Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

Веня кивал, улыбался, крутил баранку на пути в Лужки. И, в свою очередь, размышлял о бесконечной цепи забот, окруживших его с первого дня деревенской жизни. Не-ет, он прав, уговорив Марину оставить город. Тут они гораздо нужней, больше сделают доброго, чем там. Тут такой навал обязательного, ничем не заменимого, что на десяток таких, как он, достанет! Сутки казались ему непомерно короткими, не успеешь оглянуться — вот она и ночь. А несделанного каждое утро — гора. И никто другой вместо него не переделает этого. Ему казалось иногда, что жизнь в Лужках со своего начального начала была рассчитана на его непременное личное присутствие. Не окажись тут Вениамина, определенно возник бы некий вакуум, пустота, опасная для Лужков, для полей, для людей на них и для других людей, которые будут пользоваться добром в Лужках.

О своем доме он думал не без гордости, но как-то урывками. Вот закончатся полевые работы… И сразу перед ним почему-то возникал один и тот же образ: свежепахнущая смолой чистая доска и узоры по этой доске, которые он выпилит для карниза, для наличников, чтобы деревянные цветы и ягоды на них заменили в долгие зимние дни красоту живых цветов под окнами. Мечта о красивом в своем доме жила неувядаемо. Чесались руки скорей заняться всем этим, хотя и понимал, что до того ему предстояло еще много обязательного с простым ремонтом. Марина должна войти с малышом в уже красивый, теплый и светлый дом!

Как-то враз, с обескураживающей неожиданностью закончилась уборка картофеля. Уехали чужие машины и люди. В Лужках остались только свои, и они с облегчением глянули друг на друга. Соседи. Близкие. Заметнее стала совсем было затерявшаяся в многолюдстве Настёна. Дед Силантий по-хозяйски заходил у навесов, принюхивался к вентиляторным пучкам из веток, что торчали на буртах, — не пахнет ли, не тепло ли той картошке? Потифор Кириллович с иконоликой Ольгой молчком ходили от стада домой и обратно. Слышнее запели по тихим утрам петухи, их к осени подросло множество, а увозить на этот раз было некому. Замычали коровы и подросшие, отяжелевшие бычки. Соседи стали собираться «на разговоры» у савинского крыльца или возле Митиных окон, где стояла отполированная бесчисленными юбками и штанами скамейка. Тут шел разговор о бесконечных жизненных делах — о дровах, которые надо готовить в лесу, о посадке лип или чего там? — по лужковской улице, о поездке за холодильниками и новыми лекарствами, рассказ о которых по телевизору запомнился, о бычках, — пора бы и отправлять их, вон как округлились, да и малых бычков можно завозить на откорм, благо кормов всяких наготовили предостаточно.

Когда женщины оставались одни, тут же принимались гадать, когда Марине выйдет срок и кого бог ей даст, по всему похоже, что девочку. Ну и хорошо, что девочку! И тут разгорался спор, приводились доводы, один убедительней другого. Ленушка краснела при этих разговорах и опускала глаза. Знали, что и ей тоже, пусть и не скоро… Матрена Павловна вздыхала и отсылала дочку домой. Незачем ей все это пока. Настёна тоже вздыхала и, сцепив руки под грудью, заводила разговор о сепараторе, который так и не могла достать, кого только не упрашивала. Вот и у Матрены Павловны корова появилась, вся нагрузка на один савинский сепаратор.

Уже вовсю сыпался лист с кленов и дубов, ясени стояли голыми и беззащитностью своей вызывали жгучее желание укутать их чем-нибудь. Вода в Глазомойке отяжелела и стала на удивление прозрачной, как слеза ребенка. Тишина стыла над полями и лугами. Озимь покрыла поля, рожь вышла крепенькой и обещала добро. Редкие грачи ходили по зяби, деловито рылись в стынущей земле. Митя просыпался теперь несколько позже обычного. Трактор гремел только на одном поле, где Вася перепахивал картофельник. Все лужковские мужики перестали наконец бегать с озабоченными лицами и как-то незаметно для себя сменили шуструю пробежку на степенный шаг.

По утрам над семью избами подымался белый дымок, и на улице пахло березовым духом. Два дома стояли холодными: Савина-младшего и крайний, который ничей. Хозяйки перешли от летних кухонь к русским печам. В сенях, во дворах сушились вязки из луковиц и застарелого укропа. Пахло хреном и чесноком. Стучали в корытах резаками — солили капусту, бегали друг к другу советоваться, какие яблоки класть в бочку и сколько. И хороша ли будет в этом году морковь, если хранить ее без песка.

Скоро Вася пересел на колесный МТЗ и стал пахать опустевшие к этому дню огороды. Тут требовалась ювелирная техника, он упражнялся как мог, стараясь выпахать углы и закоулки, чтобы меньше копать лопатами. К счастью, у него это получалось.

Где-то в начале октября на попутной машине, которая отвезла последних бычков, в выселки приехали две женщины из правления, бухгалтер и плановик. Они пошли к Мите. Ленушка приняла их, усадила пить чай. После чая они приняли от звеньевого его картоночки с записями рабочих дней по месяцам и стали считать заработки каждого.

— Сколько же в этом году у нас «диких» побывало? — Митя называл этим курортным словом шефов и всех, кто работал со стороны.

— Много, Дмитрий Игнатьевич, — сказала плановик. — Более прошлогоднего чуть не вдвое. Порядочно пятерок мы у тебя вычтем, не обессудь. До двух тысяч рубликов.

— Ну и ладно. Зато мы против того года и урожая вдвое больше получили.

— Да уж и вам останется, — почему-то недовольно пробурчала бухгалтерша. Она всегда обижалась, когда приходилось выплачивать много денег.

Гости познакомились со всеми записями. Еще до их приезда Митя сказал каждому члену звена, сколько у того или другого рабочих дней. Споров не было, точность Митину знали. Тут же по этим записям и деньги выдали, не за весь год, а за три, что ли, летних месяца. Пятерка в день, основная зарплата. Вышло не много. У кого четыреста, у кого триста рублей. Лиза с мамой, Катерина Григорьевна и Ленушка, выходившие от случая к случаю, получили по полтораста. Тоже деньги.

— Зато уж премию в конце года вы огребете, — не удержалась бухгалтерша. — Мы прикидывали. За одну картошку звену тысяч двадцать причитается. А еще зерно, мясо, корма. Богато заживете!

Женщины прихватили в Лужки и почту. В районной газете крупно и торжественно писали о выполнении районом плана по зерну и картофелю, а ниже, после скромного «вместе с тем», — о неполной заготовке кормов и низком их качестве. В областной все еще сверкали молнии в адрес «отдельных» районов и хозяйств, где затягивают пахоту зяби и не полностью оценили значение органических удобрений. Но статьи уже шли без того эмоционального заряда, который был летом и осенью. Словно забота о земле заканчивалась вместе с уборкой урожая.

Зина отвезла Бориса и Глеба к матери в Кудрино, где уже жила Катенька, и, вернувшись, вдруг загорелась ехать с Архипом в Поповку. Он заупрямился: