Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

— За деревню скажи, за деревню! — Дьяконову все казалось мало.

— А чего о ней говорить? — Митя пожал плечами. — Что назвали Лужки неперспективными? Так это не от ума. Вот Поповка — это да, всю пятилетку мертвая простояла, ни горсти зерна оттуда не получили. А почто? Приложили руки, Архип поработал в родном своем месте, и на тот год возьмем с заречного поля сто тонн зерна, прокормим сколько-то людей. Нашему району посмотреть бы по другим деревням да оживить их земли, глядишь, там сотня тонн, там полторы, две, вот и еще один городок с нашего обеспечения сыт будет. По Сибири их, городков-то новых, много понастроили!

— Примем к сведению, Иван Иванович? — Глебов повернулся к Румянцеву.

Тот сдержанно кивнул.

— Я вот что добавлю, товарищи члены бюро, — Дьяконов руку к ним протянул и сам поднялся. — Давайте уговоримся: за эту зиму — дорогу и паро́м сделать на Поповку, склад зерна и скотный двор в Лужках — это перво-наперво. И договор со звеном Зайцева уже не на год, а на десять лет, а то и больше. Чтобы твердый план по урожаям, по продаже, премию за урожай и все такое, чтобы без недоразумениев. Оформим юридически для спокойной работы людям.

— Не только с одним звеном, а со всеми, которые есть в районе, — с готовностью подтвердил Глебов. — У нас их уже восемь, разных, конечно, но начало положено, ваше звено — лидер, по нему другие будут равняться. Мы окажем всяческую помощь, пусть это станет главной заботой для всех учреждений. Новая форма организации труда оказалась практически лучшей формой. Смотрите, что в этом году. Звену начислено премиальных за урожай и мясо двадцать шесть тысяч рублей, это сверх повременной оплаты. А колхозный чистый доход от продукции звена составил более восьмидесяти тысяч рублей. Вот такие результаты, — и посмотрел не на Зайцева или Савина, а на Румянцева, словно для него говорил, его пытался убедить.

Иван Иванович смотрел куда-то в одну точку. От закрытого лица веяло холодком.

Веня посматривал на отца и вспоминал давние разговоры на эту же тему. Савин-старший и сегодня выглядел озабоченным, если не встревоженным. И, чтобы как-то утихомирить его встревоженность, Веня поднялся и сказал:

— Может быть, я не все понимаю, но мыслю так, что творческая работа привьется. Пройдет молва, и в села из городов потянутся мастеровые люди. Перспектива стать на земле хозяином привлекает, как привлекла она меня с женой, Архипа с семьей. Ни я, ни Архип не жалеем, что переехали жить в деревню. Интересная работа. Ну, а быт мы сами устроим — и не хуже, чем в городе. Лишь бы только прижилась эта форма, отчего-то нет-нет, да и закрадывается сомнение, будто такие звенья — всего-навсего проба. Игра местного значения, результат которой существенно не повлияет на судьбу сельского хозяйства.

— Откуда у вас такие мысли? — удивленно спросил Глебов.

— Если бы всерьез принимали, так о звеньях давно было бы постановление на высоком уровне. Первицкий со звеном почти два десятка лет работает, а много ли у него последователей? Похваливают иной раз — и только. Других Первицких на Кубани нет. В Нечерноземье нас единицы. Вот откуда такие мысли, Аркадий Сергеевич! Я хочу смело смотреть в будущее. И Митя тоже. Это очень важно для нас.

Румянцев и раз, и другой пытался встать. Скучно ему, что ли? Глебов заметил, вроде нечаянно положил руку на плечо Савина-младшего, сказал:

— Это действительно серьезная тема, Вениамин Михайлович. Мы обсудим ее на пленуме райкома, внесем предложение в министерство. Вам нет оснований тревожиться за будущее. Все идет удачно. Поддержка обеспечена. И пусть у вас будет праздник. Для меня ваш успех — тоже праздник, вы это видите. Мы желаем лужковцам добра и новых успехов.

Все поднялись и пошли провожать членов бюро.

Пожимая руку Зинаиде, Румянцев скупо произнес:

— За грибочки — спасибо.

И пошел к дверям с тем же непроницаемым лицом.

В машине Аркадий Сергеевич с недовольствием заметил:

— Ну ты хорош! Лучше бы не ездил!

— Сам пригласил.

— Хотя бы доброе слово вымолвил! Обиделся за грибочки?

— Ерунда! Просто не хотел кривить душой. Ты ведь знаешь, у меня на этот счет несколько другая точка зрения. Колхоз — это колхоз. Зачем его на куски рвать? Да еще затевать спор на нашем домашнем заседании? Или бюро?.. Сегодня звенья, завтра фермеры. Не дело.

Глебов резко отвернулся. Лучше не спрашивать. Он отлично знал, что слово «перевоспитать» подходит далеко не ко всякому человеку.

И он многозначительно умолк. Все!

В начале нового года по деревням заговорили о близком уже отчетно-выборном собрании коммунистов района. Откуда-то узнали, что Аркадия Сергеевича Глебова берут на другую работу, в обком. Нашелся смельчак, который решил поздравить Глебова с переводом. Это был Куровской:

— С повышением вас, с новыми успехами… — и поклонился.

Глебов так смутился, что не нашелся что сказать. Вот уж поистине бестактная расторопность!

Приехал Суровцев, и с ним еще товарищ, которого в Чурове еще не знали. Глебов сидел, запершись. Готовил отчетный доклад. Иван Иванович Румянцев теперь не находил себе места. Товарищи из обкома уехали по району, с ним не встретились, не поговорили. Как же так? Зачем тогда недавняя долгая беседа с тем же Суровцевым, так обнадежившая его? И кто тот молодой человек, прибывший вместе с Суровцевым? Уж не он ли станет четвертым по счету секретарем на веку Румянцева?

— С ума сойти!..

По всему району судили-гадали, что произойдет. Толковали, будто то ли Дьяконова, то ли Савина рекомендуют в бюро. Слухи?..

Стояли короткие и тихие зимние дни. Падали в безветрии легкие снежинки.

Время раздумий и ожидания.

1979—1982. Москва

Хорошо цвели липы в этом году. Дружно, весело, крупными цветами. В теплом летнем воздухе весь день держался их сладкий запах. К вечеру похорошевшие белые кроны лениво обвисали. Все затихало, и тогда аромат становился еще сильнее. Дыши не надышишься.

Эта летняя тишина, тепло, нежные краски неба, и запах, и яркая зелень прямо под окнами райисполкома — все умиротворенное, ласковое настраивало Олега Ивановича на мысль о покое и отдыхе. Хотелось безмятежности, тихого счастья, легкой музыки и улыбок.

Он прохаживался по кабинету от дверей к окну, вздыхал и нервничал. Так получилось, что все пропало — и отдых и безмятежность. Испорченный вечер.

В прокуренном здании райисполкома кроме районного агронома оставалась только уборщица. Сейчас она подметет пол и тоже уйдет. Комнаты опустели еще без десяти пять, сослуживцы ушли с такой дружной поспешностью, словно ветром их сдуло. Лето. У каждого великое множество дел в своем хозяйстве. Все хотят отдохнуть, побыть на свежем воздухе, на речке. Олег Иванович тоже собрался уходить со всеми вместе, но именно в этот момент его и позвали к шефу.