Владимир Степаненко - Майские ласточки

— Я не трус. А с начальником управления еще успею встретиться. Так что для обиды нет пока причины.

— Нам с Екатериной Ивановной всегда интересно знакомиться с новыми летчиками, хочется знать, какая идет смена. Ведь мне уже скоро уходить на пенсию… Возраст не обманешь. У начальника кадров свой подход, а у нас свой, разговор и ласка!

— На смену можете посмотреть… Обыкновенный…. Обыкновенные мы. — Он рукой пригладил волосы на затылке, где всегда торчал хохолок. Остановил взгляд на Томасе Кузьмичеве, словно призывал его в свидетели. — Мы обыкновенные!

— Хорошо, что обыкновенные, — сказал Нецветаев тихо. — Только вот у некоторых «обыкновенных» сейчас вошло в моду сбрасывать стариков со счетов. И слово кто-то придумал: «предки». Вот мы с Екатериной Ивановной стали предками. Я так понимаю: мы вроде мастодонтов или мамонтов. Забывать вы стали стариков, а это плохо. Наше поколение вынесло на своих плечах войну. Я, к примеру, воевал, а Екатерина Ивановна стояла у станка. Она токарь шестого разряда. А встала к станку с четырнадцати лет. У нас не используют детский труд, в Конституции записано! Но во время войны все помогали фронту. Дети, женщины. Спустя почти три десятилетия это смотрится острее. Ты прости меня, Олег, за нотацию, но хочется каждого из вас видеть в больших делах, испытать на крепость!

— А я не обиделся, — и Олег Белов с особым чувством чокнулся с фронтовиком. Покраснел. Понял, что своим необдуманным поступком обидел не только Очередько и Нецветаева, но и так дорогую память погибшего воина-отца.

Олегу захотелось все это высказать Нецветаеву, но он не посмел. Только посетовал на судьбу, что не удалось ему по примеру отца стать летчиком-истребителем. Но он пока смирился с этим и начал даже любить свою винтокрылую машину!

— Хлопцы, Север есть Север! — задумчиво сказал командир звена и погладил овчарку. Она сидела перед ним, настороженно поводя острыми ушами. Нецветаев замолчал, погрузившись в воспоминания, как будто все облетанные маршруты по Ямалу прокручивались перед ним на киноленте, и он не представлял, о чем лучше рассказать, какой эпизод выбрать. Вспоминался далекий вылет в стойбище к оленеводам, потом залет к рыбакам в Обской губе, когда догнал снежный заряд, и «Аннушка» обледенела. Летал над тундрой, болотами и озерами. Над Карским морем, нижнюю плоскость забрызгивали холодные волны, и синеватые льдины сжевывали одна другую, как огромные челюсти.

— Север есть Север! — Нецветаев потер ладонь о ладонь. — Начал я здесь летать пятнадцать лет назад. В отряде несколько машин и гидросамолетов. Все перевозил!

— Григорий, расскажи о своих крестниках, — попросила Екатерина Ивановна.

— Я считаю крестниками всех мальчишек и девчонок, кому пришлось родиться у меня на борту. Знаю, за десяток перевалило. Мальчишек больше! — лицо Нецветаева вдруг стало грустным, в глазах пропал блеск. — Но, пора и совесть знать, Иван Тихонович разрешил мне долетать этот год…

— А потом куда? — запальчиво спросил Томас Кузьмичев, подавшись вперед. Сжал кулаки, словно готовился вступить в бой за своего командира звена. — А потом куда?

— На пенсию, Томас. Подарком наградят, приказ зачитают. Хорошие слова скажет Васильев на прощание, А может быть, провожать прилетит и сам Иван Тихонович.

— Конечно, прилетит! — уверенно сказала Екатерина Ивановна, положила руку на плечо мужа. — Все уходят, Григорий, на пенсию. И тебе пора. Ты же глохнешь.

— Я мог бы еще полетать годик. Лучше меня никто не знает Ямал. На каслание кого посылают? Меня. Зимой за пушниной по факториям кто летит? Нецветаев. Да и ребят надо вводить в строй. Когда Томас Кузьмичев начнет летать первым пилотом вот тогда я и успокоюсь.

— Может быть, нам написать в управление, — неожиданно предложил Олег Белов. — Нельзя вас увольнять, — заметил на себе устремленные на него взгляды и покраснел.

— Кому вы, Олег, напишете? Начальнику отдела кадров? Пустое дело. Решает все сам Иван Тихонович. А вы не знакомы с ним?

— Не знаком, — Олег Белов выдавил через силу. — Ачкасов много говорил о нем.

— Я хорошо знаю Ивана Тихоновича, — сказал Нецветаев. Встал со стула и задумчиво прошелся по комнате. — Иван Тихонович сидел здесь на вашем месте, Олег, не один раз. Приходил к нам коротать вечера. Раньше мы в лото любили играть. Помню, в Тазе сидели вместе с ним две недели.

— Помню ваше великое сидение, — заулыбалась Екатерина Ивановна. — Радиосвязь тогда оборвалась! О чем я в те дни только не передумала!

— Точно, связи не было, — оживляясь, сказал Нецветаев. — Но мы не скучали в порту. Иван Тихонович всегда с собой много книг возит, да и рассказчик он хороший, было о чем вспоминать. Оказалось, мы воевали с ним на одном 1-м Украинском фронте, но друг о друге не знали. Ивану Тихоновичу не удалось погулять но Берлину, а я и рейхстаг видел. Не могу себе простить, почему на колонне не расписался.

Олег Белов удивленно посмотрел на фронтовика. Он никогда не задумывался, сколько же лет на самом деле Ивану Тихоновичу Очередько? Не стал ли он сдавать и глохнуть, как Нецветаев? По рассказам матери знал, что гвардеец три раза был ранен и у него сломаны ноги. Неожиданно вспомнил свое несправедливое письмо. Зачем обвинил ведущего, не имея на то никакого права? Сейчас бы он так не поступил. Два совершенно разных человека — молодой командир эскадрильи вертолетчик Ачкасов и фронтовик Нецветаев, не сговариваясь между собой, в одно время хвалят Очередько и находят для него достойные слова, в он должен им верить.

Ему не избежать встречи с начальником управления. Рано или поздно она обязательно произойдет. Может быть, следует перевестись в другое управление? Нет, он так не поступит. Он не трус. За свое письмо готов отвечать. Но он должен доказать Очередько, что у Сергея Ромашко вырос сын и будет хорошим летчиком. Если он не стал истребителем, то полюбил вертолет. Для всех летчиков, на чем бы кто ни летал — одно небо! И он понял, что никогда не напишет рапорт, не переведется в другое управление. Он не сможет расстаться с Томасом Кузьмичевым, Ачкасовым и добрым и отзывчивым Нецветаевым и Екатериной Ивановной. Они не поймут истинную причину его отъезда, а обвинят в трусости. Решат, испугался Ямала туманов, непогоды и морозов!

В четверг командир объединенного авиаотряда Васильев, садясь в правое кресло проверять технику пилотирования у пилота Як-40, не мог предположить, что обратный полет из Надыма окажется для него таким трудным и закончится происшествием.

Синоптики подписали карту погоды в середине дня. Открылся аэродром. Последние рваные клочья густого тумана разгонялись резкими порывами ветра, цеплялись за верхушки низкорослых елей.