Фёдор Непоменко - Во всей своей полынной горечи

— Так что на новую у нас охотников, считай, мало, — поясняли Тольке. — Выгоды нет. Каждый старается стаж нагонять, беречь ту, на которой ездит. А то ведь раньше было — за два-три сезона добьет до ручки, и подавай ему новую. Разумно придумано, у Ковтуна не голова, а Дом Советов. Мужик такой, что и накричит и выматюкает под горячую руку, но справедливый. И, главное, очки ему ни в чем не вотрешь: он тебе и шофер, и трактор знает, и агроном, и в бухгалтерии собаку, говорят, съел. Словом, куда ни кинь — везде сам нос утрет, если надо. Проверено уже, пробовали хлопцы, да закаялись…

Часу во втором к гаражу подкатил «газик». Из него выбрался крупный, молодой еще мужчина в демисезонном клетчатом пальто и фетровой шляпе с короткими полями. По несуетным уверенным движениям, представительной осанке и начальственной дородности можно было догадаться, что это и есть сам «хозяин». Поздоровавшись, председатель мельком, не задерживаясь, скользнул взглядом по постороннему — прилепившемуся на подножке «газона». Толька, будто не замечая его, окинул разложенные на фанерном листе детали и узлы двигателя.

— Ну, саботажник, долго ты еще тут копаться будешь? — беззлобно, со снисходительной насмешкой спросил Миколу Янчука, коротконогого плечистого пария. — Завтра надо машину в Житомир. Поедешь ты, больше некому.

— Яков Ананьевич, не успею! — страдальчески сморщив лицо, развел тот черными от масла руками. — Я бы и рад, так…

— Ну вот и съездишь, если рад, — перебил председатель. — С бурака я снимать машины не могу. Нечего тут чухаться-прохлаждаться, когда дорога есть. Развезет — вот тогда и ремонтируйся сколько влезет.

— Так масло жрет, не успеваешь доливать! И…

— Ну, заладил… — скривился председатель, кивнул на фанеру. — Собирай эту музыку. Надо успеть, Коля-Николай, дорогой, бензинная твоя душа! Надо!

— Соберет! — неожиданно вмешался Толька и встал. — Я подсоблю. Все равно без дела пока.

…О председателе Анатолий Багний был наслышан, и мнение о нем сложилось у него определенное, положительное в целом: люди отзывались о «хозяине» с похвалой. Что же касается притязаний теток, родных сестер отца, в один голос советовавших подать в суд на Ковтуна («Двадцать годов работал как вол, не ел, не спал, все стерег, а его и турнули за то, что сено колхозное транжирить председателю не дозволил, оттого батько твой и руки на себя наложил с горя, ты это председателю не спускай, суд тебе уважит как демобилизованному, опять же батько твой контуженный на войне был, инвалид, значит…»), то этот бред безмозглых старух Толька во внимание не принимал. И все же, сколь ни безрассудны были эти голоса, наговоры роль какую-то сыграли, а может, не столько и они, сколько наследственное упрямство сказывалось: Тольке хотелось заранее в чем-то перечить новому председателю, противиться, чтоб не подумал, будто сын Прокопа Багния прибежал к нему на поклон. Конечно, он мог вообще в колхоз не идти, а устроиться, к примеру, на карьер, так расчету никакого нет: жить в селе, а работать на стороне, у чужого дяди, много не обстроишься, так и люди советовали. С другой стороны, почему он должен питать антипатию к человеку, которого он, по сути, не знает и который лично ему не причинил зла, ненавидеть за то лишь, что тот чем-то пришелся отцу не по нраву, тем более что батьке трудно было угодить вообще?

И вот сейчас Толька совсем неожиданно для себя сам вызвался помогать Янчуку, позабыв и о теткиных наущениях, и о своем намерении держаться самостоятельно, как и подобает сыну опального Прокопа Багния. За те часы, что находился он в гараже, он проникся завистью к ребятам-шоферам, состоящим при деле в родном селе, ему хотелось вот так же, как они, рассуждать о заботах и своих и колхозных, спорить как человеку, заинтересованному, непраздному и так же, как они, вытряхивать из пачки папиросу, брать ее губами, потому что руки перепачканы автолом.

Председатель повернулся к нему и словно только теперь увидел в гараже чужака.

— Это Толька Багний, — поспешил объяснить Янчук, — Прокопа-объездчика сын. Шофер! Демобилизовался на днях. Первый класс имеет.

В лице Ковтуна что-то дрогнуло, и во взгляде будто всполох мелькнул: то ли любопытства, то ли изумления. Мелькнул и исчез бесследно.

— А-а, слышал, как же… — просто сказал председатель и протянул руку. — Рад видеть. Ковтун.

Толька, оторопев, деликатно пожал председателеву руку, большую, пухлую, как оладья, в замешательстве назвал себя — выдавил какой-то детский лепет, не узнавая себя и презирая за эту свою растерянность. Надо ли добавить «очень приятно»? Так ведь, черт, не с девчонкой знакомился!.. А, обойдется и так.

— Слышал, слышал… — повторил председатель, вновь возвращаясь к тому небрежно-насмешливому тону, которым только что говорил с Янчуком. — До генерала, значит, решил не служить? Отдохнул-погулял?

— Да уж надоело отдыхать. Вот хожу, присматриваюсь.

— А сарай у матери так и стоит непокрытый, снег вот-вот выпадет…

— Стоит..

— Какие же планы на дальнейшее?

— На работу пока надо устраиваться.

— Почему «пока»? Ну да, разговор на ходу — это не разговор. Так что заходи, потолкуем, товарищ сержант!

— А откуда вы знаете, что сержант?

— Председателю положено. Значит, после обеда часа в три?

— Часа в три? — прикинул Толька, словно день у него весь был расписан по часам. — Можно.

Ковтун загадочно улыбнулся и направился к машине. Открыв дверцу, вспомнил:

— А этому саботажнику, — кивнул на Янчука, — надо все же помочь. Он только на язык горазд, как Домаха Гармошка…

«Газик» отъехал, бывшие в гараже ребята стали подтрунивать над Миколой, а Толька все никак не мог прийти в себя, ошеломленный не столько нежданной встречей, сколько тем, что председатель колхоза, который чрезвычайно редко оделяет знаками внимания рядовую публику из опасения уронить свой авторитет, повел себя столь непривычно, что Толька даже растерялся. С ним это случалось нечасто. Представился, руку подал, что бы это могло значить? И чего это он, Толька, вызвался подсоблять, точно заранее предлагал себя на роль мальчика на побегушках? Хлопцы подумают — выскочка. Тьфу, черт! Дернуло за язык… Не успел и шагу ступить, а уж сколько промахов. Если так и дальше, будут им помыкать кому не лень. Подменным поставит, факт. Нет уж, дудки, оплошки он больше не даст.

Детей своих объездчик никогда не баловал родительским вниманием и заботами — ни тогда, когда пребывали они в младенческом возрасте, ни в отроческом, росли ребята, как бурьян, сами по себе, целиком отданные на попечение матери, усилий которой хватало лишь на то, чтоб как-то одеть-прокормить всю ораву, и потому ходили в школу через пень колоду, учились, кроме Тольки, из рук вон плохо, но зато на редкость дружны были во всех ребячьих баталиях. И если какой-нибудь из хлопцев являлся домой с фонарем под глазом или рассеченными в кровь губами, тот мог рассчитывать лишь на отцовский нагоняй — за то, что дозволил себя побить или разукрасить. «А вы хотите, чтоб они у меня мазунчиками стали? — вопрошал во гневе Прокоп, когда поступала жалоба на ребят. — Не будет такого!»