Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

Клавдия работала медицинской сестрой, носила погоны старшего сержанта. Сержант Коля, когда находил на него веселый стих, тянулся перед ней и говорил: «Разрешите обратиться?» Старших возрастов солдаты ушли из армии, а такие, как Коля, остались служить. Отломали они четыре года войны, и надо бы их тоже отпустить домой, но заменить было некем.

Из-за сержанта Коли у Клавдии с Метневым вышел крупный разговор.

— Отправил бы его на учебу, — сказала она как-то, — а то жалко смотреть, как он с котелками бегает.

— Я к нему привык, — ответил Метнев, — другого такого не скоро найдешь.

— И ко мне ты привык.

— И к тебе привык. А что, и ты на учебу захотела?

— Поздно мне на учебу, — вздохнула Клавдия. — О других ты ничего не знаешь, потому что знать не хочешь.

— Ошибаешься, тебя, например, насквозь вижу.

— И что же ты видишь?

— Ладно, ладно. — Он не хотел обострять разговор. — Что вижу, то меня устраивает.

Ее бесил этот снисходительный тон, и в эти минуты она ненавидела Метнева, а расстаться не хватало сил. Приласкает, скажет доброе слово — а ведь знал и добрые слова — и нет ненависти, и полна любви к нему.

Однажды, когда Клавдия возвращалась домой из батальона, стоявшего на отшибе, у входа в городок встретили ее девчата с пищеблока и, отведя от проходной подальше, сообщили шепотом:

— Жена к подполковнику приехала, с дочкой… Ты только не волнуйся…

Клавдия не волновалась. Она стояла как вкопанная. Сначала в отчаянии подумала: «Вот и все!» Потом вдруг пришло чувство освобождения: «Вот и все наконец!» А еще через минуту ей хотелось реветь от обиды. Но она сдержалась, не заплакала. Широко шагая, направилась к штабному зданию.

Без стука вошла она в кабинет командира полка. Метнев, увидев ее, вздохнул, откинулся на спинку стула. Клавдия медленно села у стола. Спросила:

— Где они?

— Отправил, — ответил Метнев.

— Куда отправил?

— На вокзал.

— Как это?

— А так. Нечего им тут делать.

С минуту Клавдия сидела молча, оглушенная. Потом ее словно подбросило, она выбежала из кабинета, бегом пересекла двор и только на дороге за проходной остановилась, тяжело дыша. На попутной машине доехала до вокзала. У входа в сарай, заменявший разбитый вокзал, немного постояла и решительно шатнула через порог.

В грязном, полутемном сарае на деревянных лавках сидели закутанные в платки женщины, неопределенного возраста. Небритые мужики дымили самокрутки. У их ног лежали разнокалиберные мешки. В углу у тусклого, из кусочков стекла собранного окна сидели женщина и девочка лет десяти. Клавдия их сразу увидела и узнала. И пошла к ним медленно, с напряжением, будто и не хотела идти, а ее тянули на веревке.

Женщина была крупная, кареглазая, с ярко подкрашенными губами, девочка — худенькая, бледная, с недетскими морщинками на лбу. Волосы девочки заплетены в две тонкие косички с белыми бантами на кончиках. Банты мятые, давно не стиранные.

У Клавдии комок подкатил к горлу — от жалости к этой девочки с грязными бантами в тощих косичках. С трудом перевела она дыхание.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — тихо ответила девочка. Женщина промолчала.

— Почему же вы… уезжаете? — спросила Клавдия. В голове пронеслось: «Что же это я, какие глупые вопросы задаю?» — но ничего другого придумать она не могла и стояла, просительно заглядывая женщине в глаза. А та отводила взгляд, и Клавдия понимала, что она все знает и не хочет с ней, с Клавдией, разговаривать. А девочка смотрела со страхом.

Клавдия собиралась сказать им: «Останьтесь. Я не хочу разлучать вас с отцом и мужем», — но не успела, подошел сержант Коля, оторопело, не зная, что и подумать, поглядел на Клавдию.

— Вот билеты, — сказал он вроде бы всем троим одновременно. — Поезд будет через десять минут, пойдемте на перрон.

Женщина встала и взяла за руку девочку. Сержант Коля подхватил их нехитрый багаж — старенький саквояж и рюкзак, — и они обошли Клавдию, как столб.

Клавдия вышла из сарая. По-осеннему тяжелые тучи плыли низко над ронявшими листву тополями. Дорога лежала серая, неряшливая. «Зачем я сюда приехала? — спрашивала себя Клавдия. — Что я могла изменить? Ничего. Как захочет Метнев, так и будет. Эта женщина лучше меня знает — надо делать так, как велит Метнев…» А перед глазами стояли грязные банты в жалких косичках. Не забыть их теперь, сниться будут. Икак жить дальше с такой дурацкой памятью?

Она стояла, наверное, долго: поезд пришел и ушел, сержант Коля появился рядом. С облегчением сказал:

— Посадил. А ты-то зачем приехала?

Клавдия не ответила. Она сама спросила:

— Коля, что же он за человек, подполковник Метнев?

Сержант Коля пожал плечами.

— Ну, ты вопросики задаешь! Тебе лучше знать.

— Мне лучше знать, — согласилась она.

— Поедем, что ли?

— Поедем, — покорно сказала Клавдия. Ипошла следом за сержантом Колей, думая свою думу.

Когда она вернулась, Метнев был уже дома. Занимали они две комнаты в стандартном щитовом доме. Еще в двух жил начальник штаба с женой. Временное жилье. Как могла, Клавдия создала здесь уют: повесила занавесочки на окна, все, что можно застелить, застелила скатертями. Мебель была казенная, грубая и неуклюжая.

Вошла Клавдия, оглядела это свое пристанище, прощаясь с ним. Метнев в брюках и нательной рубахе лежал на кожаном диване, курил, читал газету.

— Что же ты за человек, подполковник Метнев? — спросила Клавдия.

Метнев опустил газету, посмотрел на нее с прищуром,

— Как же мог ты своего ребенка от себя услать?

— Дура ты, — спокойно сказал Метнев. — Тебя-то не услал, оставил.

— Меня оставил, — согласилась Клавдия, — только я с тобой не останусь. — И потянулась к чемодану, стоявшему между диваном и стенкой.

— Не валяй дурака. — Метнев сел и перехватил ее руку.

Клавдия попыталась вырваться, но он держал крепко. Злость захлестнула ее, и, не соображая, что делает, она закричала ему прямо в лицо:

— Ненавижу тебя, изверг ты, а не человек!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..

Оп резко дернул ее за руку и отпустил. Клавдия потеряла равновесие и, больно ударившись об угол стола, упала.

— Психопатка, сказал Метнев. И не было в голосе его злости, а только превосходство сильного над слабым.

Все в Клавдии взбунтовалось — против этого снисходительного пренебрежения, против той его власти над ней, от которой она столько раз хотела освободиться и не могла. Это было, как взрыв, оглушивший ее, лишивший способности рассуждать.

Над головой у Клавдии болталась на ремне кобура с пистолетом. Она резко села, вырвала из кобуры пистолет и передернула затвор.

Метнев медленно встал. Лицо его закаменело.

— Брось пистолет, — хрипло сказал он. — Сейчас же!..