Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

И столько было в этом приказании воли и власти, что Клавдия почувствовала слабость и едва не выронила пистолет. Чтобы удержать его, она сжала рукоятку изо всех сил и встала. В эти секунды не прошлое — со всем, что было у них с Метневым, а будущее пронеслось у нее в голове. И ничего доброго не увиделось ей в этом будущем. Она поднесла пистолет к виску, но Метнев перехватил руку.

— Пусти! — неистово выкрикнула она. Рванула руку изо всех сил, почти теряя сознание от боли и отчаяния.

Выстрел ударил глухо, будто и не в комнате.

Метнев медленно осел на пол и опрокинулся навзничь. Она услышала, как стукнулась о доски его голова.

Клавдия словно окаменела. Так и застали ее с пистолетом в руке над распростертым телом вбежавшие в комнату соседи.

…Метнев выжил, по вышел из госпиталя инвалидом. Его демобилизовали, и он уехал к жене и дочери.

А Клавдию увезли отбывать срок.

Когда Андрей Аверьянович брал ключ у дежурной по этажу, со стула в вестибюле поднялся плотный человек с редкими рыжими волосами на темени.

— А я вас поджидаю, — сказал он, подходя к Андрею Аверьяновичу. — Моя фамилия Кашлаев, звать Никифор Кузьмич.

— Прошу. — Андрей Аверьянович пропустил гостя вперед, указал на полумягкое кресло возле стола. — С вашего разрешения я сниму пиджак.

— Вы меня, пожалуйста, не стесняйтесь. — Кашлаев приложил ладонь к груди. — Вы меня извиняйте за то, что вторгся в такое время.

Андрей Аверьянович достал из портфеля бутылку «Будвара», открыл и разлил по стаканам.

— Промочим горло, — и выпил холодное пиво залпом.

Кашлаев отхлебнул деликатно и поставил стакан на стол.

— Я хотел прийти к вам в первый же день, но не пришел, решил подождать пока вы ознакомитесь с делом. Скажите, что грозит Клавдии Максимовне?

— Тюремное заключение, — ответил Андрей Аверьянович.

— На какой срок?

— Это решит суд.

— В каких пределах хотя бы?

— На первых порах следствие склонялось к тому, чтобы квалифицировать ее действие как покушение на убийство.

— Даже так?

— Она сама дала к тому повод. На вопрос следователя: «Вы не предполагали, что можете убить человека, когда поднимали на него ружье?» она ответила: «А мне все равно. Если б и убила — не пожалела бы».

— Язык ее — враг ее. — Кашлаев расстроился.

— Но на сто вторую статью следствие не вытянуло, — продолжал Андрей Аверьянович, — остановились в конце концов на сто девятой: умышленное менее тяжкое телесное повреждение при отягчающих обстоятельствах.

— И что же считают отягчающими обстоятельствами?

— Вы же знаете, что Баранова однажды уже отбывала наказание?

— Знаю.

— И знаете — за что?

— В общих чертах. Клавдия Максимовна очень скупо о себе рассказывала, а расспрашивать в подробностях я не считал себя вправе. Знаю, что ранила она командира полка, который ее оскорбил. То есть она не говорила, что он ее оскорбил, но я так понимаю, что надо было жестоко оскорбить Клавдию Максимовну, чтобы она подняла оружие на человека, которого любила.

— Она сама сказала, что любила подполковника Метнева?

— Я это понял из того, как она говорила о нем… И что же предусматривает эта сто девятая статья?

— Лишение свободы на срок до пяти лет.

— Да-а, — протянул Кашлаев, — ужасная история. Но что-то можно сделать, чтобы уменьшить наказание? Хотя бы уменьшить.

— Будем пытаться.

— Я вас очень прошу. Если какие расходы…

— Я взялся за это дело, — прервал Андрей Аверьянович, — значит, обязан защищать Баранову. Не о доходах и расходах сейчас речь, а о судьбе человека.

— Извините меня. — Кашлаев обе руки прижал к груди. — И не поймите превратно. Я лично как бы несу ответственность за случившееся: произошло это прискорбное событие у меня в доме. И потом… — Кашлаев замялся. — Судьба Клавдии Максимовны мне далеко не безразлична… Вам я скажу. Вы должны знать… Я полюбил Клавдию Максимовну.

— Ей вы говорили об этом?

— Нет, не решался.

— А если она не примет вашу любовь? Она женщина резкая и, я бы сказал, своевольная.

— Она женщина одинокая, потому что не умеет приноравливаться. Если видит несправедливость, бросается на нее очертя голову, не раздумывая. — Кашлаев помолчал, словно собирался с мыслями. — Какой бы ей срок ни дали, я буду ждать ее. Вы это скажите ей. Так просто говорить не надо, а при случае, если увидите, что это может поддержать, ободрить. Это уж вы сами решите, когда сказать…

Из рассказов Клавдии вставал перед мысленным взором Андрея Аверьяновича этакий отставничок с причудами. Сейчас он видел перед собой человека, чьи чувства и душевный настрой вызывали симпатию и желание помочь.

— Я скажу Клавдии Максимовне, что вы будете ее ждать, — пообещал Андрей Аверьянович. — При случае.

— Спасибо, — горячо поблагодарил Кашлаев.

— Не за что.

— Нет, не скажите. Сочувствие — дело великое, а вы мне посочувствовали, я это понял.

— Вы правильно поняли. Но дело не только в сочувствии. Обвиняемая действительно одинока, вы у нее самый близкий человек.

Кашлаев поднял руку, будто собирался возразить.

— Близкий, — уточнил Андрей Аверьянович, — в смысле самый заинтересованный в ее судьбе. И раз уж вы ко мне пришли, хочу спросить у вас совета… Этакая легкая взрываемость Клавдии Максимовны, безоглядность и безотчетность в поступках в момент душевного волнения наводят на мысль о необходимости медицинской экспертизы.

— Медицинской? — насторожился Кашлаев. — Это значит, насчет ее умственных способностей?

— Для определения ее вменяемости. От этого будет зависеть и мера ответственности.

Лицо Кашлаева сморщилось, дернулась левая щека, будто он испытал сильную боль.

— Не надо этого делать, — сказал он умоляюще. — Клавдия Максимовна гордый человек, и такая экспертиза будет для нее тяжелым ударом.

— Но мы обязаны сделать все для облегчения участи обвиняемой. Может быть, в данном случае как раз…

— Нет, нет и нет, — перебил Кашлаев. — Я вас очень прошу, не обижайте ее даже таким предложением. Она откажется наотрез, я же ее знаю. Клавдия Максимовна психически нормальный человек, только очень вспыльчивый, нетерпимый к подлости. Это беда ее, но не болезнь,

Андрей Аверьянович, успевший узнать характер своей подзащитной, в душе был с Кашлаевым согласен, но считал себя обязанным привести все доводы в пользу экспертизы. Это в интересах подзащитной, если понимать эти интересы не формально, а по-человечески.

Кашлаев распрощался и ушел. Андрей Аверьянович долго стоял у раскрытого окна. Выходило оно во двор, и видны были стены с темными и освещенными окнами, мусорные баки на асфальте. То приглушенно, то словно прорываясь сквозь стену, звучал ресторанный оркестр. Кусок темного неба над головой усеяли звезды, и странно было думать, что они висят и над этим двором с мусорными баками, и над портом с многопалубными кораблями, и над открытым морем, которому нет ни конца, ни края.