Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

— Пресса! — помахивая пачкой газет, Иванцов вошел в комнату.

Дугин стоял у окна и смотрел на улицу. Не оборачиваясь, процитировал:

— «Чемпион Европы Денисенко на этот раз выступал ниже своих возможностей…»

— Ты уже читал? — спросил Иванцов.

— Читал.

— Газеты только что привезли. Когда успел?

— Полгода назад… Год… — Дугин обернулся. — Так всегда пишут.

— Ишь ты, — криво усмехнулся Иванцов, — все наперед знаешь. А дальше что написано?

— Дальше? «Его противник, продемонстрировав волю к победе, добился заслуженного успеха…»

— Не угадал! — Иванцов бросил газеты на стол, жестом фокусника выдернул из пачки одну и прочел: — «Студент Краснодарского политехнического института Андрей Дугин провел бой уверенно, с большим подъемом и все три раунда переигрывал грозного соперника…»

— Про «грозного соперника» я хотел сказать, но вы перебили.

— «Грозного»! — возмутился Иванцов. — «Переигрывал»! Во втором раунде судья открыл счет, в третьем Денисенко «плавал» и искал пятый угол. Это называется «переигрывал»! Что же тогда называется явным преимуществом?

— Сейчас такой формулой редко пользуются. Иван Филиппович, сейчас придумал что-то длинное: «из-за остановки боя судьей на ринге», кажется, так? — Дугин отвернулся к окну. — А судья боя не останавливал.

Из окна был виден угол Исаакиевского собора, одна сторона улицы с редкими прохожими, переплетение троллейбусных проводов, по которым медленно, высекая трескучую искру, время от времени прокатывались ролики невидимых отсюда машин. Андрей смотрел на ролики и ждал, когда будет искра.

— Ты сегодня, я вижу, благодушно настроен. — Иванцов сел на диван, закинул ногу на ногу и критически оглядел Дугина. — Кажется, куда-то собрался?

— Пройтись, — ответил Андрей. — Людей посмотреть, себя показать.

— Ну, пройдись. На острова съезди, лодочку возьми.

Над ядовито-зеленым крылом ангела, что лепился на углу собора, висело хмурое небо.

— На лодочке сейчас не очень… бр-р-р, — Андрей передернул широкими плечами.

— Зато тренировка — лучше не придумаешь. Гребля — это, я тебе скажу, идеальная тренировка и в то же время отдых.

— Активный отдых?

— Активный.

— И организованный? — Андрей улыбнулся.

— И организованный. Чего зубы показываешь?

— Не хочу активного и организованного. Хочу неорганизованного, сам по себе, куда глаза глядят. Вы ходили когда-нибудь куда глаза глядят, Иван Филиппович?

— Я хожу туда, куда мне надо идти, — назидательно сказал Иванцов. — И тебе советую. А то заносит тебя, Андрюша, иногда.

— Это от большой скорости, — объяснил Андрей. — Эпоха наша такая — летим, как ракета. Вы в предчувствия верите?

— Какие еще предчувствия?

— Просыпаетесь вы утром, открываете глаза — бац, солнечный луч ударил в стенку, над головой. И у вас предчувствие — сегодня что-то случится. Очень хорошее. С вами так бывает?

— Все шуточки шутить?

— Что вы, Иван Филиппович, серьезно.

То ли серьезно, то ли дурака валяет, у него не всегда разберешь. На всякий случай Иванцов сказал:

— Это хорошо, значит, не перетренирован.

— Так оно и есть, наверное, — согласился Андрей.

И опять не поймешь, ирония у него в голосе или в самом деле склоняется перед авторитетом собеседника.

Иванцов встал, сухой, длинноногий. И лицо у него было длинное, сухое, и светлые волосы казались сухими, сыпучими, сползали на лоб, и он откидывал их двумя пальцами правой руки.

— Так или не так, — сказал он, — перетакивать не будем. Пока что сны твои или эти самые предчувствия в руку: выигрываешь. И неплохо.

— Ваша школа, — ввернул Андрей.

— А что? Сашка Зеленский, легковес, у кого начинал? У Иванцова. Кем стал? Чемпионом студенческих игр. Борька Плескачев у кого тренировался? У Иванцова. Сколько раз чемпионом республики был? Три раза! У Михаила Денисенко, чемпиона Европы, кто вчера с явным преимуществом выиграл? Андрей Дугин. Кто его тренирует? Опять же Иванцов…

Иван Филиппович изъяснялся не без торжественности и выглядел празднично: вместо обычного по утрам тренировочного костюма были на нем серая пара, накрахмаленная голубая сорочка и веселенький галстук. Дугин обратил на это внимание и спросил, не отмечает ли тренер какой-нибудь даты сегодня.

— Кое-что есть, — ответил Иванцов, — тридцатипятилетие моего вступления на ринг.

— Юбилей! — воскликнул Андрей.

— Юбилей не юбилей, что-то около него, — заскромничал Иван Филиппович. Он прошелся по комнате — от окна к шифоньеру, от шифоньера к умывальнику. — Было мне тогда четырнадцать лет, заявился я в спортзал при клубе совторгслужащих. К боксерам. Набрался храбрости и попросил перчатки — попробовать. Там и тренера-то не было настоящего, какой-то любитель руководил. Посмеялся, дал мне перчатки и сразу — на ринг. Парень я был худущий, по длинный, занимался немного акробатикой, на турничке работал, бокс видел в американских фильмах… В общем избил меня, я тебе скажу, так, что я под канаты с ринга уползал. Под всеобщий смех, разумеется. Этот парень, что за тренера был, сказал, когда я отдышался: «Вот так мы и занимаемся. Если понравилось, приходи еще». Я пришел: мне, понимаешь ли, понравилось. Не то, разумеется, что морду мне набили. Ринг понравился, пневматическая груша… И злость появилась — на свое бессилие. И на того, кто меня бил. И все казалось, что это я только с первого раза оплошал, а в другой раз сумею и нырять под удар и бить прямо в челюсть — как в кино. Потом, через год, наверное, когда я уже кое в чем разбирался, до меня дошло, что я ничего еще не знаю и ничего не умею и что до настоящего боксера путь труден и далек. Но отступать было поздно.

— И вы каждый год отмечаете этот… юбилей? — спросил Дугин.

— Да нет, никогда я его не отмечал, а вот сегодня вдруг вспомнил. Ты вчера неплохо выиграл, красиво, и подумалось мне, Андрюша, что не зря тридцать пять лет назад Иван Иванцов перчатки надел… Захотелось принарядиться, в зеркало на себя полюбоваться… Скажешь, старею? Наверное, так оно и есть. Стареем, никуда не денешься….

Он был еще совсем не стар, этот Иванцов, и силен, и вынослив — один тренировал на «лапе» целую группу. Ребята, смотришь, капли с носа роняют, а он сух и свеж как ни в чем не бывало. Но сейчас, когда Иван Филиппович сказал «стареем», Андрей уловил в голосе его не обычную иронию и браваду, а грусть.

— Так давайте вместе пройдемся, — предложил Дугин, — в ресторан заглянем, отметим такое дело.

— Тебе нельзя, у тебя завтра бой.

— Кефиром чокнемся. — Я — кефир, — поправился Андрей, — а вы — чего-нибудь покрепче.