Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

— Нам повезло, — сказала она, — могли бы и не увидеться.

Она сказала «нам», и Андрей отметил это.

— Показывать мастерскую нет смысла, — вздохнула Надежда, — она уже не моя.

Андрей на настаивал. С порога он увидел маленькую комнату, заставленную фанерными щитами, на полу лежали какие-то тюки, валялись обрывки бумаги.

— Где же вы теперь будете работать? — спросил Андрей.

— Еще не знаю, — ответила Надежда. — Приглашают в областной кукольный, но там нет ставки. Я у них пока на разовых — оформляю «Айболита».

Академические коридоры произвели на Андрея впечатление: узкие, стрельчатые, высокие. Каменные плиты пола истерты многими подошвами. По этим плитам ходили Брюллов и Шевченко, Репин и Куинджи…

Андрей не удержался, сказал Надежде о плитах и о Куинджи.

— Вы знаете, — ответила она, — когда я первый раз прошла по этим коридорам, мне пришли в голову те же мысли, что и вам. А потом мы привыкли и к мастерским, в которых работали гении, и к коридорам, по которым они ходили. Человек ко всему привыкает.

Каблучки ее уверенно стучали по старинным плитам, звук гулко отдавался вверху и навсегда замирал, как замерли многие звуки, улетавшие к стрельчатым сводам и полтораста, и сто, и двадцать лет назад…

В Эрмитаж они не пошли, в Русский музей — тоже. Прошлись по набережной. С залива дул свежий ветер. Нева слепила, отражая солнце. Надежда щурилась, и Андрею показалось, что она все время над чем-то смеется.

Через мост переехали на троллейбусе. На Невском зашли пообедать в кавказский ресторанчик, где три недели назад Андрей сидел с Иванцовым, отмечая его юбилей.

— Выпьем? — спросил Андрей.

— Выпьем, — согласилась Надежда. — Только не крепкого.

— Тут есть «донское белое», — изучая карточку вин, сказал Андрей, — отличное сухое вино. Не возражаете?

— Нет, — сказала Надежда. — А вы разбираетесь в винах.

— Разбираюсь, но почти не пью, — пожал плечами Андрей. — Режим. Приезжайте на Кубань, там я вас угощу вкусным полусладким. «Казачок» называется. Это неофициальное название.

— Почему «казачок»?

— На этикетке нарисован казак на коне, с шашкой. Такая, знаете, воинственная этикетка. А вино вполне мирное — десять-двенадцать градусов, не больше.

— Кубань! — сказала Надежда. — Я никогда не была на Кубани. В Крыму была, в Сочи была, а вот на Кубани — нет.

— Приезжайте.

— А что? И приеду.

— Когда?

— Ну, этого я не знаю. Может, через год, а может — через десять лет.

— Долго ждать, — вздохнул Андрей. И вздох его и голос выражали такое искреннее сожаление, что Надежда поспешила утешить:

— Не через десять, гораздо раньше.

После обеда времени оставалось уже не так много, и они втиснулись в троллейбус.

— Я вас жду, — на прощанье сказал Андрей, — и не через десять лет, а гораздо раньше.

Он вырвал из блокнота листок и записал свой адрес.

— На всякий случай. А вдруг!

И она дала ему свой адрес. И долго махала вслед поезду рукой.

Надежда не снилась Андрею, но как только открывал он глаза, тотчас она всплывала в памяти: и как пьет вино из бокала — мелкими глотками, вытягивая губы трубочкой, и как ловко прыгает в троллейбус — даже узкая юбка ей не мешает, и как стоит на перроне с непокрытой головой, и ветерок шевелит ее волосы…

Старушки сошли в Ростове. Андрей помог им вынести вещи, прогулялся по перрону. Было уже темно. Странно темно. Он привык к белым ночам, а сейчас увидел яркие звезды над головой, черное небо.

Когда он вернулся в купе, там хозяйничали девушки — распихивали многочисленные чемоданы и рюкзаки по полкам. Девушки были свои — либо кубанские, либо ростовские: крепкие, пшеничные. Ни прически, портившие их физиономии, ни подведенные глазки, ни юбки колоколом не могли истребить в них южнорусского, здорового, что привлекало и радовало глаз.

— Добрый вечер, девушки, — поздоровался Андрей.

Они переглянулись, готовые чему-то рассмеяться, и зажеманились: говорить стали не так, как говорили до этого, и двигаться не так.

Андрей вышел в коридор, чтобы не мешать девушкам и не смущать их. За его спиной сразу защебетали — о нем. Андрей отошел подальше, чтобы не слушать.

Поезд шел через Дон. Вода внизу казалась беспокойной, на ней плясали желтые блики от многочисленных береговых огней. Остался позади Батайск, и поезд обступила степь, темная, молчаливая. Возникали и пропадали в ней далекие светлячки — огоньки ферм, полевых станов. В открытое окно влетал ветерок, нес с собой запахи пыли, нагретой за день земли и душок бензина.

Андрей почувствовал, что подъезжает к дому. Родился он где-то в Закавказье (в документах писал Баку: там его регистрировали в загсе), детство и юность провел на Кубани и считал край этот своим родным. За последние годы объехал две трети страны, побывал в Польше, Чехословакии, Венгрии. И чем больше ездил, тем с большим удовольствием возвращался на Кубань. Каждому человеку свойственно, в каждом человеке живет это чувство родного дома, родного края. Чтобы осознать его, надо побыть с родным домом в разлуке, испытать тоску и радость возвращения.

Если бы у Андрея спросили, тосковал ли он по Кубани, по Краснодару, он ответил бы — нет. Скучать — случалось, а тосковать… Этого он еще не испытывал. И потому, что знал — скоро вернется домой, где бы он ни был. И потому, что был еще молод. А вот радоваться возвращению он уже умел и сейчас, стоя у окна, с удовольствием вдыхал запахи ночной степи, вглядывался в темноту, провожая глазами далекие огоньки.

Проснулся Андрей, когда поезд уже прошел Станичную. До Краснодара оставалось немногим больше часа езды. Оп умылся, переоделся. Войдя в купе, нашел там всех трех попутчиц. Они уже извлекли из ящиков, стащили с полок свои чемоданы, поправили прически и распушили юбки.

Вот и знакомый перрон. Здание вокзала со шпилем столичного образца. Толпа встречающих, и среди них Николай Николаевич Дорохов. Дядя Коля. Как в сказке!

Андрей никому не писал о своем приезде, телеграмм не давал. Откуда же узнал дядя Коля?

Только после того как они обнялись, Андрей заметил у ног Дорохова чемоданы.

— Уезжаете?

— Жену провожаю в Анапу. Там внуки загорают.

— А я думал, вы меня встречаете.

— Написал бы — и тебя встретил.

Дорохов загорел, похудел, морщины на его сухом лице обозначились еще резче, а черные глаза сверкали все так же хитро и молодо. Подошла жена Николая Николаевича, женщина крупная, но легкая на ногу и не по годам шустрая. Она сама подхватила чемоданы, и Андрей еле успел отобрать у нее груз.

Усадив жену Дорохова, Андрей вернулся к Николаю Николаевичу.

— Как успехи? — спросил Дорохов.

— Ничего, — ответил Андрей.

— В Краснодар надолго?

— Надолго. Соревнований пока не предвидится, сборов тоже.