Владимир Мирнев - На маленькой планете

Когда начал одеваться, старушка оглянулась, покачала путь головой.

— Куда в такую рань? — сказала. — Вот опогодится, тогда и пойдешь, а сейчас доброе дело — сидеть дома.

— Сидеть хорошо, а работать надо, — отвечал Сгурский, натягивая валенки, — туда-сюда и день будет.

— Говорил, что ты доктор, — сказала старушка. — А сам — работать?

— А как же еще, бабушка?

— Доктора не работают, а лечат, — ответила старушка. — Чай, мы тоже знаем.

Сгурский сел рядом.

— Вчера ты не емши заснул? — спросила. — Вот дурья башка, — продолжала, — а чего молчал? Чай, не чужие ведь, а люди.

Старушка сняла с печи кастрюли, вылила воду, поставила на стол.

Когда кончили есть, светало. Посерели, заголубились окна, очищаясь от прилипшей за ночь темноты. Метель стихала.

Сгурский оделся и начал разбирать лекарства в чемоданчике. Послышались хрупающие по снегу шаги. В дверь постучали. Старушка пошла открывать, крестясь.

В дом вошел высокий человек в шубе, снял каракулевую шапку и сказал:

— Добра вам.

— Здравствуйте, — ответил Сгурский, глядя на лицо вошедшего, — чистое, полное, с розовато-серыми мясистыми щеками и неморгающими, внимательными глазами.

Вошедший, увидев молодого человека, удивился, откровенно пожал плечами, потом только, заметил Сгурский, он чуть засмущался и прямо в шубе сел на лавку. Вошла старушка.

— Этот парубок — врач, — сказала она все еще удивленному мужчине, а сама засуетилась, засветилась как-то вся. — Отец Сергий, раздевайтесь. Давайте вашу шубку.

Под шубой оказалась ряса, поверх нее было надето короткое пальто, не пальто, а что-то вроде поддевки.

Сгурский молча, с любопытством разглядывал отца Сергия. Ему было лет сорок пять, ростом со Сгурского, но широковатый и грузный. Он хмуро разделся, отдал шубу старушке и опять сел, молча оглядывая врача.

— Вы откуда? — спросил он Сгурского.

— Издалека, из района, — ответил Сгурский, копаясь в чемоданчике. — А вы богослужите или как у вас называется?

Отец Сергий не ответил, встал и прошелся к иконам, замолился.

Сгурский, прихватив необходимые лекарства, закрыл чемодан в вышел.

Весь день ходил врач по домам, раздавал таблетки, делал уколы, прослушивал больных, советовал, выписывал рецепты. Больных действительно оказалось много. Под вечер он понял, что ему придется еще и завтра быть здесь. Уставший, разбитый, он медленно шел к дому старушки, думая, что придет, сразу ляжет спать, а завтра пораньше начнет обход. Ему и в голову не приходило, что отец Сергий сидит у старушки.

Когда вошел врач, отец Сергий перестал говорить, улыбнулся, внимательно и с видимым любопытством оглядел молодого человека, встал, прошелся к окну.

— Вы из Москвы? — спросил отец Сергий.

— Оттуда он, оттуда, — запричитала старушка, чему-то улыбаясь.

— Странный город, не правда ли? — продолжал он, все еще улыбаясь и усаживаясь у печки.

— Ничего странного, город как город, — отвечал Сгурский. — Чего вы там странного нашли? Современный крупный город и все.

— Э, нет, — встал он, — неправда ваша. А сутолока, а суета, а остервенелость. Вот говорите, что не так, но это все же так. Согласитесь?

Сгурский сидел, чувствуя, как медленно покидает его усталость. Он думал, что с попом ему ни разу не приходилось говорить. И это возбуждало в нем интерес к разговору.

— Согласиться я не могу.

— Это, впрочем, обычно для молодежи вашего поколения, — ответил на это отец Сергий. — Вы врач. Так должно и быть. Врачи, должен я сказать, это особый народ. Я, например, восхищаюсь Чеховым. Это особая категория людей. Свои взгляды, привычки, этикет, неверие ни во что. Это чего-то стоит, хотя господь бог все-таки в конечном счете решает все.

— Лечу людей я, а не бог, — сказал Сгурский. — Вообще-то я ведь, знаете ли, не верующий. Для меня что бог, что вы — одно и то же. Понимаете, я так воспитан. А потом, я люблю факты.

— Конечно, абстракция вам чужда, — перебил отец Сергий.

— Пусть опустится этот бог на землю, я его увижу, пусть он покажет себя, — сердито говорил Сгурский. — А то разговоры, одни мифы. Он милостив. Людей убивают, убийцы живут, грабят людей, воюют, а вы — милостив. К черту такую милость! — Сгурский сказал это зло и пожалел.

Сели пить чай. Отец Сергий замолчал, изредка заводя разговор о Чехове и прагматизме, всем своим видом показывая, что он не чужд, не сторонится искусства, политики, современных проблем. Говорил он тихо, спокойно, пристально глядя на врача, пытаясь понять, правильно ли тот его понимает. Старушка сидела тут же. Радостно-тихая, восторженная, она слушала отца Сергия, и видно было, что ничего не понимает из того, что он говорит, но все же согласно кивала головой.

— Ой, как прав, батюшка! — изредка всплескивала она руками.

Сгурский молчал. Ему интересно было послушать попа, который стремится блеснуть эрудицией, старательно ввертывает такие слова, как «формация», «диалектика», «прагматизм», «ревизионизм» и прочие и прочие.

Некоторое время пили молча.

— Что ж такой бледный? — спросила старушка Сгурского, подсовывая ему варенья.

— Устал.

— Н-нда, — произнес отец Сергий. — Это состояние организма очень интересно трактует доктор Залманов. Читали? Полагаю: да.

— Нет, — ответил Сгурский, ответил и подумал, что нехорошо не знать этого Залманова, если тот есть на самом деле, и вспомнил, что кто-то из профессоров говорил на лекции о нем, но так, вскользь, будто о Залманове и знать ничего не надо. А тут поп и читал его. Он с интересом посмотрел на священника.

Сгурскому всегда казалось, что у попа должна быть борода, но у этого ее не было. Чистое, выскобленное бритвой лицо, пожалуй, подчеркнуто чистое.

— Пейте, — попросила старушка. — Ешьте, что бог послал.

— Вы говорите, не веруете? — сказал священник.

— Конечно. А вы что, сомневаетесь в этом?

— Э-э, нет, — улыбнулся тот. — Нет, что вы. Вы врач! Вам чуждо таинство человека, но ведь неверие — тоже вера. Согласитесь?

— Ну, я это знаю. Я не отрицаю. Разница между тем и другим только в том, что второе дает человеку уверенность в себе, первое — отбирает. Вот и все. Вообще, спор бесполезен, понимаете?

Отец Сергий чуть улыбнулся, как бы сожалея об этом, и тяжело вздохнул. Ему хотелось поговорить, поспорить. Но с ним не хотели спорить, считая, что ничего интересного не произойдет, и он укоризненно посматривал на врача.

Тогда заговорили о погоде. Отец Сергий привел слова Чехова о том, как погода влияет на характер русского человека.

— Я ведь и медициной занимался, — сказал он как бы между прочим, начиная одеваться. — Эндокринология — интереснейшая наука, скажу вам. Много там непонятного, но интересно. Так что, видите? Будь у Арины пианино, я вам на прощание сыграл бы что-нибудь, ну, например, фокстрота, как говорят сейчас, твиста.