Александр Ливанов - Притча о встречном

Быль-легенда-притча понравилась поэту. Он даже как-то вкось дернул головой от изумления, вскинул подбородок и сделал разверстыми глаза. Точно тоже готовый, не щурясь, смотрел на солнце.

Подумав, он сказал:

— О таких вещах — писать надо! Пусть и на правах легенды! Это, это — духоподъемно. И нашего брата на пути истинном удерживает!

Придя домой, я сел за свою почтенную, постарше меня самого, «Олимпию».

По грудь высунувшись из окна второго этажа, Елизавета Алексеевна долго смотрела, как мальчишки играют в саду. Она подумала, что хорошо сделала, послушавшись совета учителя и гувернера Капэ и насыпав эти пригорки. Ведь как угодила внуку! Пожалуй, в таких играх больше окрепнет, чем в поездках на кавказские воды. Хитрый француз, так ему с занятиями хлопот меньше! Ну да ладно, поспеется. Главное — здоровье внука… Тощ да бледен — вся жизнь в глазах…

Она не отрываясь смотрит на Мишеля, да разве уследишь за ним? Точно в водовороте мельтешит его большая, в темных кудрях голова с белым клоком волос на лбу. Он вытер лоб, снова напялил кивер:

— Вперед, братцы! Вперед! За Русь — на супоста-та-а!..

Что значит мальчики. Разбей она тут две распрекрасные клумбы, посади самые замечательные цветы — мальчики бы и ничего этого не заметили. А вот пригорки — по пятнадцать возов земли на каждый — стали тут же редутами, и играют целыми днями в битву русских с французами, играют в Бородино!.. Все распалились, в таком пылу и азарте, словно в настоящей битве! Даже ее никто не замечает. Зря вначале украдкой выглядывала из окна, боясь помешать своим появлением игре. А мальчишки ничего не видят, никого не слышат!

Хорош, хорош Мишель в своем гусарском мундирчике! Портной из Почелмы шил, а будто городская работа. До чего же способными бывают крепостные, диву даешься! И кивер, и ментик — все-все как настоящее. Вот только сабелька у Мишеля деревянная. Уж как ни просил Мишель — мыслимо ли стальной клинок! Вон остальные, вся потешная орава, из дворовой челяди да из деревень Кошкарево и Почелма, те и вовсе хворостинами да палками воюют.

— Э-э! Я так несогласный воевать! — кричит рыжий Филька, предводитель французов. Он в заячьей шапке, понатыкал в нее для внушительности куриных перьев, на роже нарисовал сажей задранные кверху усищи. Французский генерал, что ли? С лубочной картинки, знать, живопись эту позаимствовал. — Не хочу так, барчук, ватажиться… Все русские да русские побеждают! Я тебя, барчук, дважды ткнул вагой! Аль не почувствовал, скажешь? — махал палкой Филька.

— Не вагой, а шпагой, — поправляет Мишель, пальцем приподняв налезающий на глаза кивер. — Затем, пойми, балда, — русские и побеждали на самом деле! История неопровержима! Да и нельзя русских победить! Кого ни бивали — татар, немцев, поляков, шведов, французов… Всех!

— Тогда пусть и мы по разу русскими! Мы тоже хотим побеждать! А то тебя, барчук, дважды ткнул этой вагой-шпагой, — трясет палкой Филька. — А ты и убитый воюешь! Давайте через раз… А, барчук? Интересней ведь?.. Понарошку ведь, как представление, а не взаправду…

— Но русскими буду командовать я! Ведь на мне гусарский мундир… Стало быть, не могу я воевать за Бонопарта!

Елизавете Алексеевне по душе, что и посреди горячего боя и страстей его Мишель владеет собой, говорит спокойно и внушительно. И то хорошо, что мальчишки дают ему чувствовать его превосходство барчука… Ведь он, внук ее, будущий наследник. Именье немалое, как-никак шестьсот душ. Ей-то самой, для себя, ничего не нужно.

Серьезный и уверенно высказанный резон о гусарском мундире принимается безоговорочно. И снова ребята юркают за свои пригорки, снова выскакивают по команде Мишеля и Фильки. Атака… Рубка… Рукопашная… Страх глядеть — как настоящие воины распались!

— Падайте, падайте, шаромыжники-французы!.. Ура-а! Вперед на супостата! Изгоним лягушатников с земли русской!

Нужно пойти на кухню, распорядиться, чтоб всю ораву накормили. Но Елизавета Алексеевна не может оторваться от окна. И ее увлекла битва? Или просто расстаться с внуком не может?

— Дуня! — кричит она в глубину покоев, и девушка тут же вырастает перед своей барыней.

Пригожая да ладная она, Дуня. Чтобы не скучал любимый внук, стала бабушка держать молоденьких да красивых горничных. Когда случается им быть в интересном положении, на быструю руку выдает их замуж за своих же крепостных. Или отправляет на тяжелую работу — уж как ей тут глянется. Иных провинившихся девушек и вовсе продает соседним помещикам. Дуня задержалась в доме, веселая да угождающая, хоть и без униженности. Вон улыбается, да и голову держит гордо. С внуком привязались друг к дружке — поди прознай, как далеко зашло у них… Часами иной раз вместе. И о чем они беседуют?

— Что, на барских харчах отъелась? Или… Смотри мне! — подозрительно оглядывает Дуню, ее стройный девичий стан Елизавета Алексеевна. Надо ж, холопка, а всем взяла, красотой, здоровьем, умом…

— Не беспокойтесь, барыня! Грех на себя не возьму. Если что — скажу, как обещала… Как вы велели, — поправилась Дуня и, остро сощурясь, глянула на барыню. — Или не стараюсь я в службе вам?

— Будто в тягость тебе? — презрительно протянула Елизавета Алексеевна. И тут ее осенило: она просто ревнует внука к этой девке!

— Не скажу такого, барыня… По сердцу мне внук ваш. Сама себя не помню… Сколько от него узнала всякого! И так, и по книжкам!..

— Ну, ну… Много говорить научилась! Ступай на кухню и вели от меня, чтобы щи для этих, для воинов, готовы были! И чтоб всем хлеба вдоволь! А покормятся — по домам. Повадились, войско Мамая…

Дуня, сверкнув золотом кос, поклонилась легко и непринужденно, пошла передавать распоряжение, сопровождаемая придирчиво изучающим ее взглядом барыни. Шла гордая, другой, не барской, властью молодости и красоты…

А бабушка все еще не могла отойти от окна. Сама она хочет смотреть за внуком. Никому она не хочет его поручать. Да и, не ровен час, палкой в глаз могут ткнуть!.. Ведь все в гуще боя, все сабелькой машет, все первым он на неприятеля наскакивает… А это кто же? Господи, совсем карапуз, а туда же! Троюродный внучек, сынок племянницы Марии Шан-Гирей — Екишка это!.. Тоже вертится, как щепка в водовороте! Мишель что-то ему кричит, озирается на него… Надо полагать, адъютантом он у Мишеля. Пусть, пусть Мишенька себя чувствует офицером, нет, генералом!.. Сколько в детстве в человека положишь честолюбия, столько ему и отдастся взрослому… Что деньги в рост. Хорошо, что насыпала она пригорки эти. Хитрый француз Капэ! Впрочем, сам он бывший наполеоновский гвардеец. И поныне влюблен в своего «императора»… А может, для виду… Чем-то душе жить надо…

Ну, слава богу, битва идет к концу, вон и пленных повели на кухню. Мишель о чем-то говорит Филе. Видать, об очередном Бородине условливаются. Небось завтра же и грянет очередное Бородино их…