Христина Давидова - Жила в Ташкенте девочка

— Из-за девочки, — посмотрев ему в лицо, сказала я.

— А брат тебе не поверил? Ты убежала от него!

Я пожала плечами и не знала, что говорить.

Мы стояли молча друг против друга: длинный Булкин, со своим шевелящимся журавлиным носом, и я, с ватными от страха ногами и опущенной головой.

— Ты раньше знала эту девочку? — спросил Иван Петрович.

Ага! Он, значит, знает, что девочка-то была на самом деле. Вот и попался врун, а еще взрослый, как только не стыдно! Но он, очевидно, нисколько не смутился и смотрел на меня вопросительно.

— Ее зовут Пана Мосягина. Она из Самары.

— Вот как!

О чем он размышлял, озираясь по сторонам? И вдруг неожиданно он сказал:

— Вытащили мы эту твою Пашку или как ты ее называешь. Успокойся теперь.

От неожиданной радости я даже рот открыла.

— Вытащили, — повторил Булкин. — Хочешь повидать ее?

Я поколебалась, потом шагнула к калитке:

— Э, нет! Она не здесь, — сказал Иван Петрович. — Постой, подожди меня, я сейчас тебя провожу к ней. — Он скрылся во дворе.

Я стояла, с надеждой поглядывая на дыру под дувалом — не появятся ли Глаша с Васей? — и размышляла, пожалуй, я даже успела кое-что обдумать. Если бы он хотел меня побить, он успел бы уже это сделать. Хотя мне и страшно было войти за ним в калитку, но я была готова войти. Там-то он уж и «проглотить» мог свободно. Я поежилась и вспомнила, как Рушинкер сказал мне когда-то: «Ты уже большая, Иринка, и должна знать, что люди людей не глотают»… Как бы то ни было, Булкин сказал «подожди». Значит, хочешь видеть девочку — жди, а нет — иди на все четыре стороны.

И во время этих моих глубокомысленных рассуждений Иван Петрович снова вышел из калитки.

— Ну пойдем, — сказал он. — Я, кстати, сам посмотрю, как она там поживает. Она, видишь ли, ушибла ногу, когда падала. Мы ее в один дом, тут недалеко, отвезли на арбе, там рядом доктор живет.

— В тети Агашином одеяле! — воскликнула я, но он только в недоумении посмотрел на меня и пожал плечами.

Булкин было взял меня за руку, но я отдернула ее и отскочила на край тротуара и сейчас же испугалась, что рассердила его. Может быть, поэтому я, поравнявшись с Полканом, не отвязала его, а прошла мимо с сжимающимся сердцем, глядя сначала на его умильную морду, а потом слыша за спиной его возмущенное повизгивание. «Ну, сейчас Глаша отвяжет», — гнала я от себя муки совести.

Мы миновали пыльный перекресток, когда я услышала за собой шаркающие шаги.

Оглянувшись, я увидела, что старая узбечка медленно плелась по тротуару. Значит, у нее есть дом и она уходит, так и не собрав никакой милостыни. Уж лучше бы сидела у Воскресенского базара. Там всегда люди бросают в тарелки нищим деньги или еду, а тут тихо и прохожих-то мало.

Вот крылечко, на котором мы с Глашей дожидались Васю. А его до сих пор нет. А может, он ищет меня и ругает, что мы не дождались. Но девочка-то нашлась! Обрадуется она, когда увидит меня, или она давно про меня забыла?

Из-за закрытых ставен уже виднелся свет керосиновых ламп. Наступили сумерки, и в быстро посиневшем небе мерцали одинокие звезды. Где-то уже пели лягушки — ташкентские соловьи, как называет их бабушка. Правда, хорошо поют. Взгляну на Пану и пойду домой. Найду дорогу, буду у всех спрашивать. А когда пойду мимо того драчуна Женьки, перейду на другую сторону.

Бабушка уже собирает ужин, а я такая голодная! И маму так мало повидала! Все будут меня ругать, кругом я виновата. Ну и что же! У всех попрошу прощения. У Васи, что не дождалась его. У мамы, что письмо Нияза утащила и потеряла. У бабушки тоже попрошу прощения, просто так. А дома уже Таня, Вера. Как хорошо…

Женщина в парандже, поравнявшись со мной, вдруг споткнулась да так толкнула меня, что я отлетела к дувалу. Иван Петрович остановился и оглядел ее с ног до головы, а она прошла мимо, глухо бормоча что-то под нос и охая. Булкин дошел до узкого проулка между двумя полуразвалившимися дувалами и подождал, пока я подойду к нему. Куда это он сворачивает? Я заглянула в переулок и попятилась. Дувалы кончались через несколько шагов, а за ними прямая дорожка среди бахчей вела к темным зарослям джиды. Мне очень не захотелось туда идти. Булкин опять рассердился.

— Ну, что ты! — нетерпеливо сказал он. — Вон та дорога ведет в дом, куда мы отнесли твою Пану. Уже дошли. Посмотри, отсюда видно.

Я опять подошла и осторожно заглянула за угол. Там, в открытом месте, было светлее, чем здесь на улице. И правда, что из-за темно-серых кустов джиды виднелся край высокого дувала, а над ним возвышалась крыша дома. Но я продолжала стоять, не в силах оторвать ноги от земли, — так не хотелось мне сворачивать с этой прямой улицы. Может быть, там и девочки-то нет, может, он врет?..

— Ну, пошли, что ли! — сказал Булкин и повернулся ко мне спиной.

Значит, ему было совсем безразлично, пойду я или нет. Сделав усилие, я шагнула вперед и свернула за Булкиным в проулок.

Некоторое время Булкин шел впереди, не оглядываясь, и тихо ворчал:

— Сама хотела видеть девочку, а теперь ломаешься. Я из-за тебя время трачу: раз ты хотела видеть девочку, я решил тебя к ней проводить. Остались какие-то два шага, а она плетется еле-еле.

Он оглянулся и, убедившись, что я иду за ним, пошел быстрее, так что и я невольно прибавила шаг. По обочинам дороги высокая колючая трава, а в середине глубокая пыль со следами колес. Иван Петрович в ботинках шагал по колючкам, а я брела по щиколотку в пыли, зажимая руками рот и нос, щуря глаза, потому что, как ни старайся идти осторожно, серое облако не дает смотреть вперед. Но вот наконец под ногами твердая сухая глина. Запыленные ветви джиды. Дувал. Полуоткрытые ворота. Иван Петрович, подождав, пока я поравняюсь с ним, взял-таки меня за руку, и я, больше не сопротивляясь, вошла за ним во двор.

Двор как двор. Со всех сторон вдоль дувала росли кусты. У самых ворот колодец с колесом и навесом. Сбоку сарай, а в глубине дом, обсаженный касторкой. На открытом окне спиной к нам сидел сутулый человек. Когда он повернулся, услышав наши шаги, я, конечно, сразу узнала Виктора. Ну да! И на крыльце валялось голубое одеяло.

— Здравствуйте вам! — заворчал Иван Петрович, отпуская мою руку. — А ворота настежь!

Виктор удивленно смотрел на меня и ничего не отвечал.

— А где же девочка? — все так же сердито спросил Булкин, и мой страх почти прошел.

Значит, все правда, и я нашла Паночку. А удивляться я уже разучилась, столько странных событий произошло за день.

Булкин повернулся и, чертыхаясь, пошел закрывать ворота. Он звал Виктора, ворча, что сорвана петля, но Виктор только подслеповато щурился. Потом, видно, узнал меня, и недовольная гримаса искривила его губы. Перекинув ногу через подоконник, он спрыгнул на землю и подошел ко мне, не обращая внимания на то, что топчет огромную разросшуюся касторку.