Мира Смирнова - За окнами сентябрь

На следующий день Лялька забежала в Дом пионеров, вызвала Римму из класса и быстро, радостно проговорила:

— Я на секундочку, на тебя посмотреть… У нас все отлично… Сама увидишь… Он вам сегодня позвонит… — и, поцеловав Римму, умчалась.

Действительно, вечером позвонил Геворг и торжественно пригласил «многоуважаемую» и «уважаемую» прийти к ним в воскресенье.

А в воскресенье утром неожиданно появился Миша — веселый и почему-то загоревший. От его сильной фигуры, доброго, открытого лица веяло душевным и физическим здоровьем. Расцеловал Римму, с разгону и Наталью Алексеевну, очень сконфузился этим и объяснил свое раннее появление:

— Хотел по хозяйству помочь. Соскучился по домашней работе. Говори, что надо делать? А на вечер есть билеты в…

— Погоди-погоди! — остановила Римма. — Пойдем, попьем чайку, поговорим…

Наталья Алексеевна деликатно удалилась к себе. А он, следуя за Риммой в кухню, спросил:

— А Лялечка где? В магазин побежала?

У Риммы защемило сердце, ей так не хотелось причинять ему боль.

— Сядь, Мишенька, — ласково сказала она, — у нас тут такое событие… Лялька замуж вышла…

Он посмотрел на нее, не понимая, не веря ее словам. Его обветренное лицо медленно бледнело, становилось серым. Потом он севшим голосом сказал:

— Не может быть… Так скоро?.. За кого?.. У нее же никого не было…

Римма подробно рассказала ему историю Лялиного замужества и закончила:

— Ничего плохого о Геворге сказать нельзя. Ничего! — подчеркнула она. — Мы вечером идем к ним, она тебя тоже звала. Пойдешь?

— Не могу! — сказал он, вставая, и поправился: — Пока не могу! Извини, Ришка, мне надо сейчас одному… — быстро пошел в переднюю, сорвал с вешалки шинель, ушанку и хлопнул дверью.

А под вечер появился снова, с цветами, и хмуро объяснил:

— Пойду с вами. Хочу сам посмотреть.

Дверь им открыла Лялька, за ней не торопясь подошел Геворг. Увидев Мишу, она всплеснула руками:

— Как я рада, что вы пришли! — и повернулась к Геворгу: — Познакомься, это Миша. Помнишь, я говорила? Он был с папой… Он все для нас тут сделал…

Геворг подал руку, сказав:

— Рад знакомству, — и улыбнулся дамам: — Милости прошу в наш дом.

В комнате было очень светло, на столе, покрытом яркой клетчатой скатертью, стояли две бутылки розового вина и ваза с неправдоподобными яблоками.

Геворг сразу пригласил гостей за стол, разлил вино и предложил первый тост за многоуважаемую Наталью Алексеевну и уважаемую Римму Александровну, спасших жизнь его жене, оказавших ей столько благодеяний.

От «благодеяний» Римму передернуло, но тут же она подумала, что, вероятно, он не подобрал другого русского слова.

Выпили за здоровье молодых. Потом Лялька сказала, что хочет выпить за Мишу, за его доброе сердце и добрые руки, так много сделавшие для них.

Геворг, подняв рюмку, присоединился:

— Весьма признателен.

Покончив с тостами, Лялька смеясь рассказала, как в Университете все поражены их браком, пояснив:

— Ведь все девочки были влюблены в Геворга.

Римма не удержалась и вставила:

— А все мальчики — в тебя.

— Что ты! — возразила Лялька. — В него гораздо больше.

Ей хотелось говорить только о Геворге: ему не хватает в Ленинграде солнца, света, поэтому у них сильные лампы — пусть хоть дома будет светло…

— Не пережгите лимит, — предупредила хозяйственная Римма.

— Пустяки! — отмахнулась Лялька. — Мы почти весь день в Университете. А Геворгу очень трудно в нашем климате.

Римма, все время с беспокойством следившая за Мишей, удивилась его выдержке: он сидел спокойный, улыбался, почти не смотрел на Ляльку, участвовал в разговоре. Примерно через час он встал и извинился, что должен уйти, — кончается увольнительная.

Наталья Алексеевна тоже поднялась — ей завтра рано нужно быть в клинике. Огорченная Лялька просила их еще посидеть, но вмешался Геворг.

— Пол-ли-на, — нежно протянул он. — Если люди говорят: надо — значит, надо. Не следует мешать.

Прощаясь, Римма пригласила всех к ним на следующее воскресенье обедать.

На улице Миша мрачно сказал:

— Киноартист!.. Куда мне до него!..

— Глупости! — возмутилась Римма. — Разве во внешности дело? И ничем ты не хуже его. Тебя еще такие девушки полюбят…

— А мне не нужны ни такие, ни сякие, — перебил он. — Мне нужна одна… — и, простившись, ушел.

В воскресенье «званый» обед у Щегловых не состоялся. В субботу забежала Лялька: у Геворга в понедельник серьезный экзамен, ему надо готовиться и ей жалко оставить его одного. А Миша, позвонив, прямо сказал:

— Не обижайся, Ришка, тяжело мне их видеть…

Лялька забегала почти каждый день на несколько минут, вид у нее был утомленный. Когда Римма сказала ей об этом, Ляля пожала плечами:

— Страдная пора… Хотим все сдать на «отлично». Еще хозяйство… и вообще много хлопот.

И Римма, вспомнив, с какой радостью она заботилась о Борисе, поняла ее.

Перед последним экзаменом Ляля по телефону сообщила, что ей и Геворгу дали на каникулы путевки в Дом отдыха. А накануне отъезда зашла, зеленая от усталости, прислонилась спиной к стене и с удовлетворением выдохнула:

— Все… на «отлично»!..

Римма почти силой потащила ее в кухню обедать. Лялька сидела расслабленно, медленно ела суп, чувствовалось, что ей не хочется ни двигаться, ни говорить. Котлеты она отодвинула, виновато сказав:

— Можно я их с собой возьму? Ничего не успела сготовить… Он там голодный…

— Ешь сейчас же, — расстроилась Римма. — С собой я тебе другие дам… Наберем ему еды — не блокада.

На следующее утро молодые уехали в Дом отдыха. Оттуда Ляля несколько раз звонила, рассказывала, что у них все хорошо: отсыпаются, ходят на лыжах по заливу, Геворг катает ее на финских санках, народ в Доме очень симпатичный, но они больше бывают вдвоем. По вечерам кино, концерты самодеятельности, ожидается бал… Словом, здоровы, веселы, счастливы…

Дня за два до конца каникул, поздним вечером, когда Наталья Алексеевна уже спала, а Римма в постели читала, раздался негромкий звонок. Она вскочила, мельком взглянув на будильник, — час ночи, и побежала открывать. На площадке стояла Ляля. Впустив ее, Римма выглянула на лестницу, думая, что Геворг поднимается следом, но Ляля тихо сказала:

— Я одна.

Поняв, что случилась беда, Римма, ни о чем не спрашивая, сняла с нее рюкзак, помогла раздеться и, обняв, повела в кухню. Там Ляля без выражения сказала:

— Я ушла от него.

Римма ужаснулась не ее словам, а лицу — неподвижному, странно постаревшему. И, желая вывести ее из этой пугающей неподвижности, настойчиво проговорила:

— Сядь, Ляль. Расскажи мне…

— Мы не можем быть вместе… — так же безжизненно ответила Ляля.

— Почему? Ты ошиблась в нем? Он — в тебе? Вы поссорились? Объясни по-человечески, — настаивала Римма.