Мира Смирнова - За окнами сентябрь

— Я пойду, — сказал Миша, вставая, — к военному коменданту, может, на ночлег определит.

— Вы не ленинградец? — спросила Римма.

— Из Иван-города. Только там у меня никого не осталось.

— Ночуйте у нас, — предложила Римма, — Митина раскладушка свободна, поставим ее на кухню.

— Как-то неловко, — замялся Миша, — свалился вам на голову…

— Снимите полушубок, — попросила Ляля. — Папа, наверно, вас не отпустил бы.

— Подполковник говорил: «Со мной поживешь, ремонт сделать поможешь», — грустно сообщил Миша.

— Значит, будет, как хотел папа, — тихо сказала Ляля, — сегодня уже поздно, а завтра Риша даст вам ключи… Только там, наверно, очень плохо…

— Это-то пустяки! Полный ремонт сделаю. Вы не думайте, я умею. У меня отец знаменито малярил, кое-чему научил, — и, вздохнув, добавил: — Тоже не вернулся, — потом, спохватившись, спросил: — А это удобно? Не обеспокою?

— Кого? — удивилась Римма. — Мы там не бываем. Даже не знаем, вернулись ли соседи. Я один раз заходила летом сорок второго, квартира стояла пустая.

— Выручили меня. Поживу, пока начальство будет решать… — Он снял полушубок, ушанку, лоб его пересекал большой свежий шрам.

— Вы были ранены? — спросила Римма.

— Голову тогда немного зашиб. Пустяки, — неохотно ответил он и, глядя в сторону, добавил: — В передней чемоданы подполковника, вам подарки вез… тоже из кузова вылетели… Вот как бывает: чемоданы целы… — и прервал себя: — Пойду на площадку покурю, — и быстро вышел.

После известия о гибели отца Ляля стала серьезнее, грустнее, но не плакала, не заговаривала о нем, только однажды призналась Римме:

— Мучает меня, что я не хотела жить с папой, хотела остаться с тобой… Вдруг из-за этого…

— Не выдумывай! — строго сказала Римма. — Что за мистика? Тогда и я виновата: тоже не хотела, чтобы ты ушла от нас.

— Головой я понимаю, а внутри точит… И знаешь, Ришенька, мне очень стыдно, но я как-то не по-настоящему горюю. Могу обрадоваться пустяку… Вчера Миша принес конфеты, я обрадовалась…

— И правильно! — подхватила Римма. — И папа хотел бы, чтобы ты радовалась, была счастливой… Не укоряй себя, этим ты не оскорбляешь память о нем.

— Миша славный, правда? — задумчиво проговорила Лялька. — Не болтун, не выставляет себя.

— И мне он нравится, — подтвердила Римма. — Отличный парень!

— Какой же он парень? — удивилась Ляля. — Он уже взрослый.

Миша поселился в Лялиных комнатах, энергично взялся за устройство своих дел и параллельно развернул, как он выразился, «тотальный ремонт». Каждый вечер он появлялся у Щегловых с одним и тем же вступлением!

— Прибился к вам. Ноги сами несут. Не надоел?

— Мы люди относительно воспитанные — и надоешь, не скажем, — отвечала Римма.

С Риммой у него установились простые дружеские отношения, они легко перешли на «ты» — почти однолетки, Миша на два года моложе, Ляльке же он говорил «вы», смотрел на нее с восхищением и даже некоторым испугом. Римма понимала его — Лялька стала прехорошенькой: стройная, с огромными зелеными глазами и двумя рыжеватыми косами, тяжелыми для ее маленькой головки, она привлекала внимание даже на улице.

Приходя, Миша старался что-нибудь сделать по дому: отжать белье — «силу девать некуда», почистить картошку — «знаменито чищу», подшить валенки, что-то прибить, подклеить — «а на что руки даны?». Случайно узнав, что у Ляльки после блокады осталась потребность в сладком, он каждый вечер приносил то кулек хороших конфет, то несколько пирожных из коммерческого магазина, старался незаметно положить их на стол и был счастлив, когда Лялька радостно вскрикивала: «Смотрите, что у нас есть!» — и, по въевшейся военной привычке, делила всем поровну.

— В трубу вылетишь, — предупреждала его Римма.

— А на то и деньги, чтобы в нее вылетать, — беспечно отвечал он. — Пока хватит, а потом на казенный кошт перейду. Вы мне теперь как семья, хочется порадовать…

Глядя на него, Римма думала: «Человеку необходимо о ком-то заботиться, кого-то радовать. Мне повезло: у меня мама, Лялька, мои ребята… Сколько новых людей вошло в мою жизнь!.. А старых, довоенных почти не осталось… Только Медведевы».

Андрей Михайлович привез свое семейство, когда Щегловы уже переехали. Елизавета Петровна и Лена сразу пришли к ним. Встреча, как и все послевоенные встречи, была обильно полита слезами. У них тоже горе — погиб Сережа. Елизавета Петровна сильно сдала: похудела, поседела, глаза грустные. И Ленка очень изменилась: между бровей появилась глубокая морщина, в темных волосах поблескивает седина, улыбается редко. «Немолодой женщиной выглядит, — с грустью думала Римма. — Наверно, и я кажусь такой же. А нам всего двадцать шестой год… Может быть, еще отойдем, оправимся… Время вылечит… Подождем, потерпим…»

Весной сорок шестого кончали школу Риммины старшие ребята. Митя и еще двое ее учеников решили поступать в Театральный институт. Римма чувствовала себя как перед решающим сражением: придирчиво искала материал, чтобы выгоднее показать их, не щадя времени, занималась с ними отдельно, готовила репертуар для экзамена.

В один из этих беспокойных дней позвонил Лев Иванович и торжественно объявил:

— Указом Президиума Верховного Совета СССР вы награждены медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», — и уже будничным голосом добавил: — Завтра в шестнадцать приходите в исполком получать.

А еще через неделю, по представлению военно-шефской комиссии, ей вручили медаль «За оборону Ленинграда».

Вскоре и Наталья Алексеевна получила медаль «За доблестный труд», а Глаша — «За оборону Ленинграда». Они решили отпраздновать награждение вместе.

К Щегловым пришли друзья. На столе стоял большой букет сирени — Миша принес, — торт из коммерческого магазина, бутылка вина.

У Риммы на лацкане чесучового костюма тихо позвякивали медали, она смотрела на своих друзей и думала: «Из каких бедствий мы выбрались… Как много изменилось в нас, во мне… Была уверена: не смогу жить… и вот — счастлива…»

В Театральном институте экзамены начинались первого июля, чтобы непоступившие могли в августе сдавать в другой вуз. Творческий конкурс проходил в три тура.

Римма очень волновалась за своих ребят и, хотя они были хорошо подготовлены, перед каждым туром суетилась вокруг них, наставляла: «Только соберитесь как следует, сосредоточьтесь и, главное, не нажимайте».

В двадцатых числах июля к Щегловым ворвался ликующий Митька, облапил Римму и с такой силой прижал ее нос к пуговице пиджака, что у нее пошла кровь. Митьку вместо поздравлений обругали.

Приняли всех троих.

Следующей весной Лялька окончила школу с золотой медалью и без экзаменов поступила на юридический факультет Университета, объяснив удивленной ее выбором Римме: