Мира Смирнова - За окнами сентябрь

— Его мать была когда-то актрисой.

— Вот как? — удивилась Римма, вспоминая изящные жесты холеных рук.

— Из-за меня бросила театр. Я окончил Военно-медицинскую, направили в Мурманск, она поехала со мной. Там ее в театр почему-то не взяли. Она мне этого не простила. Нам давно следовало расстаться, из-за сына терпел, боялся, что она его заберет. Ждал, чтобы Мите двенадцать исполнилось, тогда он сам выбрал бы. А тут война…

Когда они вернулись в комнату, Наталья Алексеевна приветливо встретила Новицкого, начала расспрашивать, где он будет работать, где остановился?

Новицкий сказал, что назначен в военный госпиталь. Пока не приведет свою квартиру в порядок, будет жить у товарища по академии и, конечно, заберет Митю, который, наверно, их очень стесняет.

— Вот это неразумно, — строго возразила Наталья Алексеевна, — здесь у мальчика налаженный быт, определенный режим. Зачем ему кочевать с места на место?

— От нас ему и в школу, и в Дом пионеров близко, — вмешалась Лялька, — и уроки мы вместе делаем, и вообще…

Римма молчала, думая: «Вот и началось… Митя уходит от меня… Скоро приедет Скворцов…»

Месяца через полтора Митя переехал к отцу, но, к удивлению и радости Риммы, почти ничего не изменилось: он являлся каждый день. Часто возвращался с Риммой после занятий или приходил один. Раздавался длинный звонок, и на вопрос: «Кто там?» — неокрепший Митькин баритон отвечал: «Снип-снап-снурре, пурре-базелюрре!»

Римма ставила «Снежную королеву» Шварца, он играл Сказочника и этими словами начинал спектакль.

А в конце ноября пришло письмо от подполковника Скворцова. Он писал, что демобилизуется, сдает «хозяйство» и собирается домой. Что ехать ему долго, но уж сорок шестой год наверняка встретит с ними.

Прочитав письмо, Лялька разволновалась:

— Понимаешь, Риша, конечно, я рада, что папа возвращается, но… отвыкла от него, плохо помню… Как у нас получится? Из дому, от тебя уходить не хочу…

— Может быть, попросим папу: пусть оставит тебя у нас, пока не кончишь школу? — предложила Римма.

— Нельзя, он обидится, — вздохнув, ответила Лялька. — И кто о нем позаботится кроме меня? Нет, ничего тут не поделаешь… — со взрослой покорностью обстоятельствам заключила она.

В середине декабря, в воскресенье, Римма предложила Ляльке пойти к ней домой, чтобы хоть немного прибрать к приезду отца. Лялька побледнела, сжалась и тихо проговорила:

— Не могу… Я все помню таким, как тогда… Пусть папа сам. Ему легче, он ничего этого не видел…

Римма не стала настаивать, подумав: «Это как рана — немного зажила, и снова потревожить… Наверное, блокада останется в нас навсегда».

А в понедельник вечером, возвращаясь с ребятами после занятий, она вошла во двор и сразу остановилась: на скамейке под деревом сидел военный, возле него стояли два больших чемодана. Ее бросила в жар сумасшедшая надежда: «Вдруг от Бори… Вдруг то — ошибка!» Военный встал, подошел к ней и неуверенно спросил:

— Римма?

— Да, да… — задохнулась она. — Что?

— Жду вас. Не узнаете меня? Я — Миша, помните? В декабре сорок второго привозил вам посылку от подполковника Скворцова.

— А-а… теперь узнаю, — с горьким разочарованием выговорила Римма. — Почему вы сидите здесь? Пойдемте домой.

— Поговорить надо. Отдельно. Без всех.

Дети, тревожно следившие за их встречей, быстро простились и ушли, только Митька встал рядом, подозрительно разглядывая Мишу — чего он явился?

— Иди наверх, Митенька, — ласково сказала Римма и, видя, что он не двигается, настойчиво повторила: — Иди-иди, скажи, что я сейчас…

Митька неохотно, все время оглядываясь, пошел к подъезду, а Римма быстро спросила:

— Что за тайны?

— Несчастье случилось, — негромко сказал Миша, — подполковник погиб… Не знаю, как дочке сказать…

— Убит? — ошеломленно спросила Римма. — Не может быть!.. Войны нет… Недавно было письмо…

— Не убит, а погиб. Дикий случай! — горестно махнул рукой Миша. — В общем, так: сговорились мы с подполковником вместе ехать. У меня направление в авиационное училище под Ленинградом. Нам ехать — у «козлика» мотор забарахлил. До станции под сто километров… Подполковнику ждать невтерпеж, пошел другую машину искать, тут полуторка подвернулась, на станцию шла, мы и поехали. Подполковник в кабину сел, я в кузов полез. Едем. Дороги там — не дай боже! А я спиной к кабине на чемоданах устроился и все-таки задремал. Вдруг удар! Сильнейший! Меня из кузова выбросило, порядочно от машины отлетел, приземлился, пришел в себя: кругом тьма и вроде костер горит — наша машина… Доплелся туда, а там… — Миша отвернулся и дрожащим голосом договорил: — Ни к чему вам подробности… Не для ваших ушей…

— Что же произошло?.. Мина на дороге, бомба?.. Подорвались?..

— Какая там бомба!.. Машина из-за поворота выскочила… Как, почему — теперь не узнаешь… Никто в живых не остался…

— Невероятно… — прошептала Римма, закрыв лицо руками.

— Я же говорю: дикий случай! Такую войну пройти без царапины и вот так, ни за что пропасть…

Римма молчала, думая: «Как я была уверена, что несчастья кончились, неоткуда больше ждать…»

— Идемте, — вздохнув, сказала она Мише.

— Только вы сами ей… Я не смогу.

Римма молча кивнула.

Миша подхватил чемоданы и покорно двинулся за ней, но на лестнице остановился и шепотом сказал:

— Слушайте, Римма, может, спустить на тормозах? Наплету чего-нибудь: подполковника не отпустили, особое задание, писем долго не будет, просил не волноваться…

— Она все равно поймет, — и грустно добавила: — Не трусь, воин.

Дверь в квартиру была открыта, из нее выглядывала Лялька, за ней торчал Митя. Не дав им войти, Ляля напряженным звенящим голосом спросила:

— Что с папой?

У Миши исказилось лицо, он опустил чемоданы и отвернулся.

— Ляленька, доченька моя… — заговорила Римма, стараясь силой своей любви смягчить удар, — папы нет…

— Умер?!.

— Пойдемте, — Римма обняла ее и повела в комнату, говоря: — Сядем, я тебе все расскажу. Вот Миша при этом был…

Выслушав, Ляля вопросительно посмотрела на Мишу, он покивал, подтверждая сказанное, и с трудом выдавил:

— Точно… Все так…

— Я чувствовала… — медленно проговорила Ляля, как бы прислушиваясь к себе, — что не увижу папу… Только сначала поверила, когда письмо…

Римма следила за ней, думая: «Почему так тяжело? Я же не знала его… Больно за Ляльку? Устала, устала от несчастий, бед…». Вслух она сказала:

— Не знаю, что говорить тебе, Ляль, как…

— Где он теперь? — перебила ее Ляля. — Не то… Где его похоронили?

— В часть свезли, — торопливо ответил Миша. — Там. Честь честью. Колонку поставили со звездой.

— Как странно, — сказала Ляля, — хочу заплакать и не могу… Что-то зажало… Не смотрите на меня так… Давайте что-нибудь делать… Ужинать надо, вы же голодные…