Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Виктор Дмитриевич старался не только по словам, но и по взгляду, по звучанию голоса Марии Васильевны угадать — даст или не даст денег? Теперь он был почти уверен, что успех обеспечен.

— Сколько же надо? — спросила Мария Васильевна, оставляя спицы и пытливо взглядывая на него.

В этом решительном вопросе он опять почувствовал опасность и весь напрягся. Минута задумчивости и колебания может все испортить.

— Четыреста рублей, — ответил он, не моргнув глазом. Если просить немного, чего доброго и усомнится. Но заподозрить, что он осмелился вытянуть четыреста рублей на водку, — невозможно.

Расчет оправдался. Мария Васильевна открыла ящик письменного стола. Крепкими пальцами она два раза пересчитала деньги, — заработанная копейка счет любит.

Держа деньги в руках, Мария Васильевна подошла к Виктору Дмитриевичу. Пристально посмотрев ему в глаза, суховато и строго спросила:

— На путевку?

С тяжелым сердцем он выдержал и это испытание, — не пошевелился, не отвел глаз от прямого взгляда старой седой женщины, нашел силу даже сказать с чуть заметной обидой:

— Заслуженное недоверие. — Он понимал, что нужно еще одно — последнее, решающее доказательство, и тотчас отыскал его. — Неудобно просить, но вы могли бы и сами отнести Асе деньги.

— Я ожидаю врача. Да и зачем ходить? Деньги я отдам вам. — Она извинительно, душевно улыбнулась. — Былое — быльем поросло.

Освобождаясь от нервного напряжения, он свободно вздохнул. Мария Васильевна отдала ему деньги. Он положил их на стол, не торопясь убрать в карман — поспешность опасна, — набрался выдержки и просидел еще минут десять, оживленно продолжая разговор. Он ловко выдумывал новые подробности, связанные с предполагаемым отъездом Аси в Кисловодск. И дождался, пока Мария Васильевна сама не отослала его:

— Ступайте, Виктор Дмитриевич. А то опоздаете, и Ася не успеет выкупить путевку.

Он поблагодарил, взял деньги, откланялся.

Выйдя от Евдокимовых, Виктор Дмитриевич почти физически ощутил всю омерзительность только что разыгранной сцены. Он остановился в воротах, сунув руки в карманы и изо всей силы сжимая кулаки от ненависти к самому себе.

Но лишь только рука нащупала в кармане деньги, это чувство так же быстро охладело, как и возгорелось.

Его охватила радость. Есть деньги!

«А что дальше?»

На секунду он помрачнел. Что потом?

Ответ нашелся простой, как и всегда в таких случаях: «А-а, все равно. Там видно будет!»

Ася напрасно поглядывала в окно. Уже четвертый день Виктор не показывался дома.

Передумывая всю свою жизнь с мужем, Ася спрашивала себя — не виновата ли она в чем-нибудь?.. С самого появления у Виктора опасной привычки надо было действовать решительнее. Оттого, что Виктор всегда чувствовал, что его жалеют, у него утвердилось мнение, что он безнаказанно может позволить себе все. Пока еще была у него воля, он мог бы удержаться вовремя. А сейчас Ася сомневалась, сможет ли он остановиться, даже если и очень захочет. Она верила ему, когда он искренне раскаивался в своем пьянстве, и, любя, жалела его. Но алкоголикам добрые слова жен не помогают. А как быть жестокой с человеком, которого любишь? Но и терпеть дальше — тоже нет сил. Надо взять себя в руки и предпринять что-то окончательное...

Ночью он ввалился домой приниженный, молчаливый и оборванный — в чужих разбитых ботинках, в грязном ватнике и замызганном бумажном костюмчике, купленном на смену, должно быть, у какого-то маляра: продранный на локтях, без единой пуговицы пиджак и короткие узкие брючишки были густо покрыты пятнами засохшей краски.

Швырнув ватник под кухонный стол, Виктор Дмитриевич попытался, не задерживаясь, пройти в спальню. Ася остановила его. Он покосился на жену, предчувствуя серьезную неприятность.

— Садись, — сдавленным от волнения голосом сказала Ася.

Он сел. Медленно закурил, молча и озабоченно соображая, с какой стороны ожидать беду.

— Сегодня приходила Мария Васильевна, просила свезти посылочку в Кисловодск, знакомым. — Ася выжидающе посмотрела на мужа: заговорит в нем совесть или нет? Но он с угрюмой враждебностью молчал. Глаза его настороженно следили за женой. — Ты брал у Марии Васильевны деньги?

— Какие деньги? — протянул он едва слышно.

Ася не сумела сдержать короткого тяжкого вздоха:

— До чего ты обнаглел, Виктор. Ты занял у Марии Васильевны четыреста рублей. Да еще от моего имени... Сколько можно отдавать твои водочные долги? Я уже снесла в ломбард почти все свои лучшие вещи. Завтра придется послать маму заложить мои золотые часы. Надо же возвратить деньги Марии Васильевне. На что ты рассчитывал, когда занимал?

— Ничего не помню. Я был очень пьян.

— И тебе не стыдно — ходить к людям, выманивать у них трудовые деньги на водку?

— Стыдно на хлеб просить... Не хотели — могли не давать. В карман к ним не лазил. Я брал, я и отдам. Заработаю!

Напускной грубостью он надеялся прекратить невыносимый для него разговор. Но Ася была намерена договорить все:

— Дальше так жить нельзя. Посмотри на себя. На кого ты сейчас похож? В тебе нет ничего человеческого.— Она говорила короткими, крепкими фразами. Он воспринимал их как удары, от которых нет никакой возможности увернуться. — Так что же ты собираешься делать? Поделись своими планами. Я, кажется, имею право знать. Может быть, сумею помочь тебе?

Он стукнул кулаком по столу:

— Хватит!

— Хватит, — согласно повторила Ася, вкладывая в это слово совсем иной, непонятный Виктору Дмитриевичу смысл.

— Мне надоело слушать нотации! — крикнул он и, теряя равновесие, наклонился к жене, дыша ей в лицо застаревшим перегаром.

Губы Аси брезгливо дрогнули. Она отстранилась от мужа, почувствовав в нем какую-то сосредоточенную, страшную злобу.

— Только, пожалуйста, не кричи. Маму разбудишь. Тебя никто не боится.

Совершенно бессильный перед гневным спокойствием жены, он сорвался. С нарастающим пьяным ожесточением стал выкрикивать злые и обидные слова. Сознавая, что поступает отвратительно, он не мог сдержаться. Крик стал слышен даже у соседей. В стену несколько раз постучали.

От напряжения он вспотел, на висках набухли серовато-синие жилы, волосы растрепались, красные веки часто и нервно мигали. Его испитый и истерзанный вид вызывал в Асе неодолимое отвращение. Ей хотелось перебороть в себе это чувство, но неотвязчивые мысли о загубленном будущем только усиливали отвращение и помимо воли рождали незнакомое до сих пор, непонятное для нее самой, холодное равнодушие к мужу.

Ася сидела наклонив голову. Лампочки высоко подвешенной люстры высвечивали ее пересеченный морщинами лоб, строгую прямую линию носа, сжатые губы и опирающийся на кулаки подбородок. Глаза ее были в глубокой тени. Виктор Дмитриевич не видел их, но все время ощущал на себе тяжелый взгляд.