Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Взойдя на крыльцо, долго стоял около дверей. В безмолвии ночных деревьев ощущалась тихая тревога, словно перед близкой грозой. Рука не поднималась нажать кнопку звонка. Потом он все же позвонил.

Приоткрыв дверь на цепочку, Прасковья Степановна, ничего не слушая, заявила, что не пустит его домой:

— Иди куда хочешь. Ася подает в суд.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Начинались белые ночи.

У гребной базы допоздна слышался плеск воды под быстрыми веслами. С волейбольной площадки долетали отрывистые судейские свистки.

В парке на Елагином острове за полночь шумели народные гулянья. С мягким треском рвались высоко над водой хвостатые ракеты. Влажными порывами накатывался с залива тяжелый морской ветер, сердито разгоняя редкие и по-летнему ленивые облака. Сизовато-серая, мерцающая река при вспышках ракет окрашивалась красными, желтыми, зелеными скользящими отсветами.

Зацветала сирень. Ася неподвижно сидела у раскрытого окна, прислушиваясь к глухим звукам гулянья на другом берегу.

Какой-то дикой нелепостью представлялось, что в этой же самой жизни, где слышатся молодые голоса, прокладываются в степи каналы и строятся новые города, — человек безволен перед страшной привычкой, спивается, крадет вещи, мучает и людей и себя...

Вот уже и выполнены все утомительные формальности. Оплачен гербовый сбор. Подано заявление. В вечерней газете, среди извещений о новых спектаклях, концертах, защитах диссертаций, подписке на книги и журналы, продаже цветов и путевок на курорты, опубликовано сегодня и Асино объявление о разводе — там, где ставят извещения о смерти, в самом низу, под предложением бесплатно вывозить шлак с фабричной территории.

Решиться на окончательный разрыв было не так просто. Но Ася слишком устала от своего долготерпения и сдалась... Иссякли последние надежды. Потеряна вера в человека. Нет веры, нет больше сил. Еще один раз вытерпеть позор — и конец.

Накануне суда. Ася заколебалась: не толкнет ли это Виктора окончательно в пропасть? Но Прасковья Степановна решительно восстала:

— Пусть ест из того корыта, из которого хотел. Хлебнет — узнает, почем фунт лиха... Надо же тебе, наконец, и о себе подумать...

Несколько раз она находила Виктора в пивных, заставляла расписываться на повестках.

В суд Виктор Дмитриевич не являлся, утверждая, что поступает так из доброго отношения к Асе: не хочет окончательно позорить ее своим безобразным видом — в лохмотьях, с опухшим от водки лицом и осипшим голосом. Но он просто боялся пойти в суд, В нем, как во всяком пьянице, говорило мелкое, гаденькое чувство страха: не придется ли расплачиваться за то, что натворил? А вдруг в суде будет разбираться не только дело о разводе, но и о том, что уже сколько времени он живет без определенных занятий, что он унес — нет, украл! — Асины вещи и пропил их?..

И в районном и в городском суде дело слушалось в его отсутствие. Суд расторг брак. По просьбе Аси, чтобы не возиться с обменом документов, ей оставили фамилию Новикова.

Прасковья Степановна отправилась в юридическую консультацию.

К ее разочарованию и неудовольствию, адвокат обстоятельно разъяснил, что Виктор Дмитриевич имеет законное право на жилплощадь в квартире бывшей жены.

— Даже если мы выпишем его из домовой книги?

— И в этом случае в течение шести месяцев он может возбудить дело о своем праве на жилплощадь, — подтвердил адвокат, склоняя голову и тонкими пальцами ощупывая гладко выбритые щеки. — Не хотите жить вместе, вам разрешат обмен на комнаты в разных домах.

— Но это же несправедливо! Пьянствовал, мучил семью, пропивал вещи — и теперь имеет право отнять у нас комнату. Неужели мы недостаточно пострадали?

— Видите ли, — терпеливо продолжал разъяснять адвокат, — наше советское право тем принципиально и отличается от буржуазного, что в капиталистической стране в осужденном видят окончательно погибшего человека, а у нас, избирая меру наказания, суд думает и о будущем этого человека, который должен снова вернуться в общество. Почему вашего бывшего зятя государство должно лишать простейшего человеческого права на жилплощадь? Вы думаете, на улице он скорее исправится?..

Прасковья Степановна, негодуя, передала дочери свой разговор с адвокатом. И без того исстрадавшаяся, Ася выслушала мать равнодушно.

Получив из суда определение о разводе, она разыскала Виктора в пивной неподалеку от дома. На ее зов он, не задерживаясь, нервными шагами вышел на улицу.

Ася отдала ему определение, посмотрела в изнуренное пьянством лицо, — ни тени озабоченности. Это огорчило ее больше всего.

Был уже поздний час. Они медленно шагали вдоль берега Невки. И шаги и голоса звучали в тихой белесой мгле приглушенно. У Аси тяжело билось сердце. Она сказала:

— В течение шести месяцев ты имеешь право на жилплощадь. Если не хочешь закрепить за собой, я выпишу тебя из домовой книги. Иначе ты замучаешь нас. — Своим неумолимым тоном она отклоняла даже возможность примирительных переговоров.

Виктор Дмитриевич угадывал скрытое волнение Аси, ее непримиримость. Надо отбросить надежды на возможное возвращение. А он готов был на самый унизительный мир, на любых условиях.

— У меня еще осталось немного самолюбия, — заносчиво заявил он. — Я и сам не смогу жить там, где нетерпим. Выписывай. Уеду...

Через день Ася отпросилась с работы и заставила его сходить в милицию. Она надеялась, что там заинтересуются, что же он собирается делать дальше? Это серьезно волновало ее.

В столе выписки девица с подбритыми бровями, разглядывая на Асе фасон ее платья, небрежно шлепнула штампы в домовую книгу и паспорт, отметив Виктора Дмитриевича по прежнему его адресу. Смочив языком кончик мизинца, она поправила круто выгнутые нарисованные бровки и, строго поджимая пунцовые губы, потребовала десять копеек за бланк. Взглянув на палец, почерневший от краски на бровях, вытерла его о домовую книгу...

Никуда Виктор Дмитриевич не уехал. Куда ехать? Он жалел, что вгорячах дал согласие на выписку.

Несколько вечеров, пугая своим видом загулявшиеся пары, он бродил вокруг дома.

Сквозь кусты сирени он видел свет в окне большой комнаты, догадывался — Ася не спит, и пробовал угадать, что она делает.

После суда он считал, что Ася поступила с ним жестоко. Но теперь уже испытывал только боль. Потерян не угол. Потеряно счастье.

Он бродил по островам до утренней теплоты, дожидался, пока пробежит по реке белый пассажирский теплоходик. Голубоватые отблески солнечного неба покачивались в широких стеклах кают. Чистый свет свежего утра был как музыка. На высоких нотах звучали ясные и звонкие голоса мальчишек, быстро шагающих к берегу, — за плечами у них плясали гибкие длинные удилища.