Василий Лебедев - Посреди России

«Вот оно!» — запело Сашкино сердце. Он закусил губу и впился в руль, как черт в новогрешную душу. Надо бы обернуться, хотя кивнуть людям, но он не мог: машина все еще была сильней его воли. Он с трудом определял скорость, газ, линию асфальта, боясь его середины и еще больше обочины, но — ехал! Как хорошо, что в армии он несколько раз катался на мотоцикле старшины-сверхсрочника… Теперь он ехал! Нет, никогда, даже в первый раз, он не ощущал такой радости и всевозрастающей мощи своей, оттого что в руках у него огромная тяжесть металла, подчиненная его воле. Да разве это не чудо, что холодный металл вдруг оживает, говорит, ревет и везет человека, куда он захочет. Сашка чувствовал сухим задом, как трясется под ним машина, напрягая при газе невидимые, как у человека, жилы. По ее артериям течет, как кровь, бензин. Разумно помигивают сигналы поворотов, а вот зайдет солнце — ударит фара снопом белого света…

На переезде дежурная подарила Сашке несколько секунд — подождала, пока он проскочит, и лишь потом закрыла переезд.

У станционного буфета, в соснячке, кучками разошлись любители пива. Очередь небольшая. Сашка остановил свои колеса, поставил на подножку и вразвалочку подошел к буфету. На два оставшихся полтинника он взял четыре больших и одну маленькую кружку. Выпил все пять одну за другой, взял на сдачу коробок спичек и потопал.

Мотоцикл снова не заводился, хотя и был еще теплый. Попросил мужиков — те подтолкнули охотно, и Сашка понесся к своей деревне. На асфальте он немного побаивался милиции, когда же свернул на грунтовку и запрыгал по рытвинам, ему стало спокойнее: на эту дорогу милиция и по авариям-то неохотно выезжает, а так…

Солнце ушло за мелколесье, в котором покоился аэродром. Длинные тени пролегли через дорогу и вскоре слились воедино. Воздух запах росой, сухим сеном от невывезенных с полей скирд. Настроение Сашки по мере приближения к дому становилось хуже, охолаживалось, но одновременно крепла его великая идея — ехать к Любке, если не сегодня, то завтра, одевшись получше.

— Бадья едет! Бадья! — орали ребятишки в деревне, а Сашка улыбался им, не сердясь, что запустили в него грязью.

У дома было тихо. Сашка зачем-то заглушил мотор перед мостком и подвел мотоцикл к крыльцу. Из трубы тянулся дымок, заламываясь к земле, — испортится погода… Катьки дома не было. Это обрадовало Сашку так же, как и заплаканные лица ребятишек, — Катька на них вылила первый жар. Что-то осталось Сашке? Юрка привязывался и просил прокатить, но мотоцикл опять не заводился. Вышел сосед Никола.

— Декомпрессор нажми, декомпрессор! Во! А теперь толкани на скорости. Во!

Но мотор молчал. Юрка разочарованно хныкал, а Сашка, выбившись из сил, опустился перед мотоциклом на колени.

— Чего ему надо?

— Бензин смени, — веско сказал Никола. — Вон возьми ведро в бочке, а старый слей. В бензине дело.

Сашка мигом налил бензина в ведро и хотел было заливать, но пришла Катька и молча, увесисто отвалила Сашке пощечину. Потом посмотрела все же мотоцикл.

— Да он все триста стоит! — взмолился Сашка. — Вон хоть у Николы спроси, а ты размахалась тут…

— Спать! — приказала Катька.

— А прокатиться-то… — захныкал Юрка, чувствовавший себя законным пайщиком.

— Спать! А мотоцикл втаскивайте в коридор! Посмотрю, как ты завтра продашь за триста! — дохолаживала Катька.

Сашка втащил мотоцикл — благо всего три ступени — и вошел в дом. В этот первый вечер после отъезда дачников было особенно хорошо, только почему-то не давали свету. В полумраке дотапливалась печка. Сашка подбросил пару еловых полешек и прикрыл дверцу. Хотелось есть, и Катька шевелилась во мраке на кухне.

— А ведро чего оставили? — спросила Катька все так же сердито — поддерживала строгость.

— Так залить бензин хотел свежий, а ты — домой!

— Так и заливай! — разрешила она. — Только полопайте сначала.

— Ты корми ребят, а я сейчас!

Мигом было найдено еще одно, помойное ведро. Сашка отворил дверь в дом, чтобы свет от печки, от неплотно прикрытой дверцы ее, помог разобраться в таком ответственном деле, и стал сливать старый бензин.

— Слил? — нетерпеливо покрикивал Юрка из темной кухни.

— Течет еще!

— А много там?

— На нас хватит!

Катьке нравилась, видать, эта перекличка, она пока молчала, и тогда Юрка, тотчас почувствовав ее настроение, выпрыгнул из-за стола, чтобы взглянуть, сколько было старого бензина — это же важно! Он довисел над душой Сашки — дождался последней капли и сунул руку в темное ведро.

— Ух ты!

— Много? — ухмыльнулся Сашка.

— Много, кажись…

Юрка схватил ведро, перевалил через порог и приблизился к печке. Ногой отлягнул дверцу пошире, поднес ведро к топке и заглянул в него.

— Больше половины! — радостно сообщил он.

— Ты потише там, около огня-то!

— Иди за стол! — сорвалась Катька, почуяв опасность. — Я вот тебе дам половину! Раз — по одной половине да два — по другой! Живо!

Юрка тут же поставил ведро на пол и юркнул на кухню, во тьму. Он опасался снова разгневать мать, но не успел угомониться за столом, как пламя от ведра, оставленного у печки, рвануло в потолок, завертелось тугими клубами в стороны. Страшный крик Катьки покрыл ребячий вой. Сашка выкатился на крыльцо, но тут же ухватился за заднее колесо мотоцикла, и выволок его на улицу. Крики в доме усилились. Он ринулся было внутрь сквозь огонь, но жаркая волна ударила ему в лицо. Красно-бурая стена огня и дыма гудела и трещала перед ним, выметывая языки уже под верхний косяк двери.

— В окошко! — истошно крикнул Сашка, а сам побежал на улицу, во дворик, где на отшибе стоял их дощатый сарай.

Он еще не вывернул из-за угла, как послышался стук рамы и звон стекла. Тут же на землю, прямо под ноги Сашке шмякнулся живой комок. То был младший, Петька. Он выл на лету и выл, уже лежа на земле. В свете пожара, дрожавшем, как телевизионный экран, он отметил невольно, что Петька судорожно держал в одной руке ложку, в другой ломоть хлеба — Катька выкинула парнишку прямо из-за стола. Из дыма показалась голова Юрки, он перевалился через подоконник и с кашлем рухнул на руки Сашке.

— Петьку за сарай! — приказал он старшему, а сам полез в окошко за Катькой.

Над головой его в тот же миг просвистела табуретка — жива, значит!.. Катька уже не выла, а деятельно выкидывала все, что можно было выкинуть из кухни.

— Вылезай, зараза! — заорал Сашка и зашелся в кашле.

Сам же он выбил ногой переборку за печкой, протиснулся к шкапу, но дверцы были закрыты на ключ, а ключ — попробуй найди! «От-то стерва! От-то дура!» — твердил он про себя, защищая лицо от огня, храня в легких последний кислород и изловчаясь для удара ногой по двери шкапа. Пришлось присесть, потом лечь спиной на пол и лежа выбить ногами дверцу. В одну охапку он забрал все, что висело на вешалках, сдернул, подобрал, что лежало снизу, и, пряча лицо в прохладе одежды, полез на кухню. Катька была еще там. Она подавала Юрке ведро с посудой. С криком, кашлем она выхватила у Сашки одежду, сама, пригнувшись, полезла к окошку, а Сашку погнала снова в полымя: