Василий Лебедев - Посреди России

— Федосья Ивановна! — это дворничиха. Она приближается и тихо говорит: — Тебе повестка из милиции, вчера вечером, уже поздно, принесли.

Дворничиха Нина достала из кармана зеленой куртки повестку, оглянулась на собачников, что позевывали у дверей парадной, и незаметно отдала Федосье.

— В детскую, написано, — заметила она, скорбно поджав губы.

— Да, в детскую, — эхом промолвила Федосья, а сердце так и бухнуло: Петька!

Она хотела что-то сказать, но мимо проходил отставник с собакой.

— А погодка-то! — улыбнулся он. — Еще подумаешь, ехать ли на юг!

Часа два работа не клеилась — то машины хандрили, то порывы начались неизвестно отчего, а пряжа шла прежняя, и в цехе все было, как всегда, — деловито и жарко. Бегал поммастера вдоль машин, тут и там мелькали лица знакомых прядильщиц, женщин и девчонок. Сколько их приходит сейчас, новых! Было время, и она, Федосья, пришла сюда девчонкой. За нитку эту, станочную, как за жизнь, держалась, и вот не подвела нитка. Семерых отчаялась Федосья родить, хоть и немного зарабатывал Михаил. Конечно, не до баловства с такой оравой, не в сахару́ катаются, но не хуже будто людей…

Тут ей вспомнился вызов в милицию — потемнело нежданно в глазах. Остановила один станок, другой… Увидела — смотрят на нее прядильщицы, будто говорят: «Помочь?» Нет, не помочь Федосье, а этих взглядов хватит, чтобы самой справиться с холодом в груди. Постояла минуту, включила станки — пошла работа. Пораздумала, а может, и нет ничего серьезного с Петькой? Полегче стало, отпустил холодок — пошла работа. Норму нагнала — не привыкать…

В обед хотела стрельнуть в буфет, но вспомнила, что Михаил умер от болезни желудка, и пошла в столовую — нечего сухомяткой калечиться.

— Смирнова! Давай ко мне! — это начальница цеха кричит.

Федосья посмотрела — сидит одна за столом, а кругом все столы забиты. Направилась к ней со щами и гуляшом.

— Чего кричишь, как на базаре? Смотри, тебя уж люди стали бояться: никто к тебе за стол не садится, — заметила Федосья угрюмо.

— Пусть боятся, лишь бы уважали!

— Кого уважают, того не боятся.

— Тебя, Смирнова, не переговоришь! Как выбрали в фабком, так и язык прорезался!

Федосья забрала тарелки и пошла по залу — нет мест. Увидала, что начальница уходит, — вернулась назад. Девчонки за спиной посмеиваются, козы долгоногие!

— Тетя Феня, давай к нам!

Тут опять, как из-под земли выросла, подошла начальница, оперлась пальцами о кромку стола, будто на собрании, заговорила:

— Вот что, Смирнова: гонор — гонором, а дело — делом. В субботу выйдешь?

— План горит?

— Загорит! В этом месяце семь человек по беременности ушли, как с ума сошли все!

— И тебе не мешало бы.

— Это зачем?

— Родишь — подобрей будешь…

— Опять ты не о деле!

— О деле.

— Ладно! Скажи, выйдешь?

— Да уж чего же делать… — ответила Федосья, подумав.

В обед успела позвонить соседям по дому. Узнала — Левке немного лучше. Что-то сдвинулось внутри сразу с черного пятна и пошло на свет. Расправила немного плечи. Позвонила на товарную станцию по поводу вагонов, но все еще нависала неизвестность с повесткой. «Ой, Петька! Ой, Петька, паразит! И чего натворил?» До конца смены не выходило это из головы, а тут еще болезнь Левки, школьное собрание — забыла когда, и опять Петька… Взять бы все эти мысли, снять, как снимает она бобины с нитками, но нет… Никому не дано отбиться от мыслей, пока жив, не отбиться от них и Федосье.

— Тебе еще рано сюда. Я сказала, подожди тут, раз напросился!

Вадик присел на каменную ступеньку, под самой вывеской «Отделение милиции», сдернул сандалию и принялся чесать пятку. Федосья оглянулась — не ревет, и скрылась за казенной дверью. Как только она разобралась в коридоре и вошла в маленькую приемную, все четверо родителей, ожидавших ее, разом зашевелились, заскрипели откидными стульями.

— Наконец-то! Сынок-заводила наших завел, да еще и ее жди!

Было очевидно, что эта четверка — три женщины и мужчина — освоились, переговорили и, объединившись против отсутствующей (это так легко!), всю вину откопытили в ее сторону.

Детскую комнату вела капитан милиции, женщина с виду строгая, неумолимая с родителями и очень разная с детьми.

— С вашими сыночками я говорила вне этих стен — нечего привыкать, — сказала капитанша. Отодвинула папки, поставила локти на стол.

— Зачем вызывали-то? — нетерпеливо спросила Федосья.

— Господи! Сейчас скажут! — осудила ее толстуха. Ее Федосья видела на классном собрании. Больше учителей говорит.

— Вашим чадам предъявлено обвинение в краже!

— В краже! — всплеснула руками вторая, та, что заворчала на Федосью. — Да мой никогда…

— Да уж молчали бы все! — угрюмо одернул мужчина.

— По заявлению директора овощного магазина, они украли шесть бочек огурцов. По бочке на брата и бочку — на всех.

Федосья вспомнила, что от Петьки на той неделе действительно пахло огурцами. Мелкая дрожь в руках ее передалась на все тело. Она вцепилась пальцами в стул.

— Куда же они столько подевали? — спросила Федосья недоверчиво.

— Выяснилось, что ребята украли одну бочку, а остальные директор магазина продал на сторону, пользуясь фактом хищения. Они укатили первую бочку в садик, расколотили ее, наелись огурцов, а потом стали кидаться ими в прохожих. Вам смешно?

— Нет! — полная с поспешностью согнала улыбку с лица. То была улыбка надежды: мол, все не так страшно.

— Я вызвала вас уже после разговора с ребятами в кабинете директора школы. У всех у них это первый срыв. Назовем это так. Поэтому ограничимся лишь тем, что вы заплатите стоимость бочки огурцов в трехдневный срок! Стоимость бочки — сорок два рубля.

— Следовательно, по восемь сорок! — тотчас вставила полная.

— Да мы сейчас же и соберем! — поддержала ее другая. — Что? У вас нет с собой? Я заплачу! Конечно, потом отдадите. А вы?

«А я платить не стану!» — хотела сказать Федосья, но молча пошла к двери.

Школьное собрание будет только завтра, в субботу, поэтому Федосья могла распоряжаться вечером по своему усмотрению. Она скорехонько сварила ужин, поели всей семьей, кроме Петьки (тот лежал с разбитым носом и губой — работа старшего, Мишки). Но сердце Федосьи было там, с Петькой. После всех она накормила его. Накормила еще лучше, но продолжала ворчать:

— Сегодня же пойдешь к Евгении Васильевне и попросишься носить телеграммы по вечерам! Ясно?

Петька кивнул.

— Заработаешь деньги и сам, паразит, отнесешь в магазин. Ясно?

— Все ясно…

— Нет, не все! А потом пойдешь в милицию, к этой самой капитанше чернявой, скажешь ей… — Федосья не знала, что он ей скажет, и рассердилась на свою несообразительность. — Скажешь ей, что ты паразит непутевый! Ясно?