Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Будь я адвокатом, я бы говорил правду.

Киселевы, возможно, не скоро бы еще расстались с Вяльшиным и его цирком, но в это время на их адрес неожиданно поступил объемистый пакет с сургучными печатями по углам. Из Австрии пришло приглашение и контракт, который им предлагалось подписать с Венским цирком.

Вяльшин явно хитрил, когда отговаривал Киселевых не уезжать на чужбину. Он почему-то вдруг вспомнил об их заслуженной репутации, сожалел, что они окажутся вдали от родных мест, и советовал подумать, прежде чем давать свое согласие венцам. Весь секрет, однако, состоял в том, что Вяльшину надо было выиграть время и удержать актеров до наступления «мертвого» сезона, когда в течение нескольких месяцев цирк пустует.

Сошлись на том, что Киселевы на некоторое время задержатся, а за это им устроят бенефис.

— А что будет с Тодей? — в который раз спрашивала у своего мужа озабоченная Анна Ивановна.

Сам Тодя все это время ходил как в воду опущенный. «Неужели, — мучился он, — они уедут, а меня оставят?»

— Тодя, — как-то спросил его Алекс во время ужина, — ты хочешь поехать с нами в Вену?

Тодя только головой кивнул: «хочу».

— Тогда надо сходить к твоим родителям и поговорить с ними.

И снова они идут втроем по Дворянской улице.

Кто же мог подсказать Фуге, что появится такой дорогой гость? Только что собачонка бегала, высунув язык, и вдруг остановилась. Завиляла хвостом, отбежала в сторону, снова остановилась, недоверчиво принюхиваясь к непривычному для нее запаху. Что-то ее друг и хозяин сильно изменился. Надолго куда-то исчезает. Правда, как только появляется, угощает ее, гладит и ласкает. Но все равно, это не то, что было раньше, когда друг друга понимали с полуслова. Все это Фуга ему уж как-нибудь простила бы, если бы не эти непривычные, чужие запахи. Почему-то от него теперь пахнет конюшней, хотя до этого от него пахло речной свежестью и ветром. Раньше, бывало, хозяин Фуги врывался во двор как ураган и тут же бросался к будке. Теперь же он на удивление всем стал важным, степенным. Одет так, что уже не прыгнешь пыльными лапами к нему на грудь. Руки запускает в боковые карманы куртки. На ногах у него что-то скрипучее, а лизнешь — на языке остается вкус чего-то холодного и терпкого, как у засохшей шкуры на бойне.

— Фуга! Ко мне!

Это же голос Довидла! Поджав уши, Фуга повизгивает и от радости ползет на животе, льнет и ластится, как тогда, когда, кроме них двоих, никого на свете больше не существовало.

Первой вслед за Фугой приход гостей замечает Рохеле. Она сидит и вяжет для себя цветные варежки. Клубок прыгает в ее широком подоле, будто разыгравшийся котенок. На ногах у нее зашнурованные сапожки на высоких каблуках. Тодя искоса глянул в ее сторону. «А подбородок у нее знай себе растет». Он посмотрел в конец двора. Тропинки позарастали спорышем. Бревна и доски потемнели от времени, но лежат там, где лежали. Полуразвалившаяся избушка Хаим-Бера на замке, и оба ставня заколочены. Здесь же недалеко валяются обломки повозки Хаим-Бера — два лопнувших колеса, ржавая ось и порванная юфтевая шлея. Тодя еще не знает, что извозчика хватил удар и кто-то из местных благотворителей отвез его, парализованного, в богадельню.

Мать стоит с засученными рукавами и месит в деже густое тесто, но Тоде кажется, что в подвале уже пахнет свежеиспеченным хлебом. Так и хочется крикнуть: «Дай мне, мама, свежую лепешку с молоком!» От только что сваренной картошки валит густой пар.

Мамины усталые глаза излучают улыбку:

— Какие важные гости, а у меня тут такой бедлам!

Басшева не знает, куда деть свои набрякшие руки, измазанные тестом до локтей. Она подставляет щеку, и ее младший сыночек подскакивает и целует то место, где растет крохотная бородавка с двумя тоненькими небольшими волосками. В доме не прибрано. Мать немного смущается и высматривает место, где почище, чтобы усадить гостей.

Тодя глянул на облупившиеся стены с густыми наплывами плесени по углам. Мать оправдывается:

— Грех жаловаться, но Лейви давно уже сидит без работы. Все было как у людей: работал, получку приносил. Он даже купил себе пару новых ботинок, а мне бумазейное платье и уже было договорился обить сырые стены досками и оклеить их обоями, так, видите ли, ему вдруг захотелось, чтобы хозяин прибавил жалованье.

Тодя понимает, что маму все это огорчает, но Анна Ивановна, кажется, неглупая женщина, а подливает масло в огонь:

— А почему бы нет?

— Почему нет? — переспрашивает мать, и лицо ее перекашивается, будто проглотила что-то кислое. — Потому, что хорошему и плохому нет предела. Ведь я его умоляла, чтобы он этого не делал, не время, говорила я ему, семь раз отмерь и один раз отрежь. Так разве дети слушаются? — Мать краем глаза посмотрела на Довидла. — Не успел еще Лейви в тот злосчастный день раньше времени зайти в дом, а я уже за версту почуяла, какую «радостную» весть он нам принес.

— Мама, а где он, Лейви?

— Где ему, дитя мое, быть? Работу ищет.

Когда пришел отец и Киселевы заявили ему, что они хотели бы взять с собой Тодю в Вену, он, а не Басшева, тут же ответил им категорическим отказом. И при этом сказал:

— Слов нет, за вашу доброту мы вам очень благодарны, но из цирка я его со временем заберу. Я не хочу, чтобы в меня тыкали пальцем…

Мать подошла к Анне Ивановне, обняла ее, и, если верить Рохеле, они даже расцеловались.

— Ну и что? — говорила ей потом мать. — Они для меня близкие люди. — И когда соседка, поджав губы, недоуменно повела плечами, Басшева добавила: — А ты как думала? Что из того, что мадам Олинова еврейка?.. То-то и оно!

Киселевы еще только собрались уезжать, как из Одессы прибыла известная актриса — иллюзионистка. Звали ее «Веселой Луизой». Она носила атласное платье и модные лакированные туфли, но оттого, что все время жевала конфеты, не казалась Тоде такой уж важной. Антуанетту она встретила, как старую добрую подругу. Алекс смотрел на Луизу из-под густых бровей. Ему не нравилось в ней решительно все: и большой лисий воротник на высокой шее, и ее красивый, звонкий голос, и даже ее длинные каштановые волосы.

Луизе нужен был помощник, и она подыскивала для себя подвижного, худого паренька, сообразительного, с «головой на плечах».

— Знаешь, — сказала Анна Ивановна своему мужу, — Луиза, хотя и имеет привычку сперва говорить, а потом думать, но женщина она добрая, детей любит, и Тоде у нее будет неплохо.

— Это так, — отозвался он, как бы соглашаясь, и тут же добавил: — Но любит она детей ради самой себя. А может быть, еще и потому, что они напоминают ей ее собственное потерянное детство.

— Пусть даже так, что из этого? Ты теперь в плохом настроении и не хочешь понять, что у Тоди пока нет другого выхода. Тебе не по душе фокусники-иллюзионисты, номера которых рассчитаны на то, чтобы одурачить зрителя, я, как ты знаешь, тоже не в восторге от всякого рода чудотворцев, магов, манипуляторов. Они чужды цирковому искусству, и всем им место в каком-нибудь кафешантане или варьете.