Яков Липкович - И нет этому конца

Впереди прыгал на ухабах «доджик». Он то появлялся, то исчезал за поворотом. Находившиеся на нем «черные пехотинцы» держали под прицелом автоматов дорогу и придорожное пространство. Если что, они первыми примут на себя удар. Правда, зампотех предупредил их — сразу же, по обстоятельствам, свернуть в сторону или повернуть назад, чтобы дать возможность действовать танкам.

Борис напрягал зрение: еще недавно можно было различить лица ребят с «доджика». Теперь они все покрылись сумеречной дымкой, смазавшей отдельные черты…

— Ни хрена не тянет мотор!

Это Горпинченко. Он высунулся из башни и доложил подполковнику о неполадках в двигателе. При первых же звуках его голоса Фавицкий оборвал фразу на полуслове и как-то моментально потускнел.

Подполковник посоветовал.

— Прибавьте обороты!

И обнадежил.

— Потерпите! На остановке посмотрит Фавицкий.

Еще раз чертыхнувшись, Горпинченко скрылся в танке…

Борис приблизился к зампотеху.

— Товарищ гвардии подполковник! А может быть, это хорошо, что от наших танков столько грохота? Подумают, что целый батальон, и побоятся напасть на нас…

— …ротой? — иронически продолжил зампотех. — И нападут батальоном? Нет, доктор, лучше нам не переоценивать мощь наших боевых сил.

Подполковник Рябкин прав. В первом же серьезном бою за какие-нибудь две-три минуты от их механизированного обоза останется мокрое место. Разумеется, это очень эффектно — на некоторое время обмануть противника, сбить его с толку. Но что пользы от этого? Так ни бригаде не поможешь, ни знамени не спасешь. В их положении главное — как можно меньше привлекать к себе внимание, постараться быстрее и незаметнее соединиться с бригадой. Все остальное лишено смысла.

Другое дело — если не повезет, что тоже может быть. Но это дело случая. А случай на войне…

— Товарищ гвардии подполковник!

Опять Горпинченко. Он чем-то сильно взволнован и обрадован.

— Что случилось?

— Кажется, поймали!..

Волнение командира танкового взвода передалось всем. Подполковник даже привстал на цыпочки.

— Где она? Что передает?

— Несколько слов не удалось разобрать… — Ну говорите же, что она передала?!

— Позывные… И три раза повторили: «Помните, мы здесь… Помните, мы здесь… Майнсфельд, Лауцен… Майнсфельд, Лауцен…»

— Майнсфельд — это же южная окраина Лауцена! Стало быть, они отошли туда и там дерутся… Больше ничего не разобрали?

— Сплошной треск…

— Тогда передайте им… Нет, ничего не передавайте. Пока работайте только на прием!

— Есть пока работать только на прием! — ответил Горпинченко и спустился в танк.

Подполковник сел на ящик, поставленный для него на броню, и вынул из кармана шинели свою помятую карту.

— Доктор, посветите, — сказал он, подавая Борису карманный фонарик. — И оба с Фавицким загородите свет.

После того как они прикрыли собой зажженный фонарик, зампотех принялся изучать карту. Потом провел ногтем линию и сказал:

— Вот здесь должны быть немцы.

Но первые немцы встретились им раньше. Их было двое. Два дезертира. Они шли по дороге и, увидев «доджик», сиганули в кусты. Чья колонна впереди, они не знали. Можно не сомневаться, что с не меньшей, если не с большей резвостью они спрятались бы, попадись им на пути немецкие машины. Но их заметили. Через несколько минут место, где они находились, было окружено «черными пехотинцами». Ни о каком сопротивлении немцы и не думали. Вышли с поднятыми руками и охотно дали себя разоружить. Вначале их приняли за разведчиков. Но с первых же ответов при допросе подполковнику стало ясно, что они обыкновенные дезертиры.

Высокий немец все время улыбался широкой, обнажавшей десны улыбкой и с готовностью отвечал на все вопросы. Второй — ростом пониже — поддакивал всему, что выкладывал его приятель, но сам говорил мало.

В результате они сообщили много интересного. Выяснилось, что кроме этой есть еще одна дорога на Куммерсдорф — значительно короче. Начинается она в километре отсюда и также идет лесом. Правда, кое-где есть участки, покрытые гатью. Но что один или два плохих участка дороги для таких замечательных танков! Высокий немец шагнул к «тридцатьчетверке» Горпинченки и даже похлопал ее, как коня.

Странное дело — и Борис это чувствовал, — ни тот ни другой дезертир не ожидал для себя от этой встречи с русскими каких-либо особо скверных последствий.

Между тем подполковник Рябкин не знал, что с ними делать. Он не мог ни отправить их в тыл, ни отпустить на свободу. В первом случае все упиралось в сопровождающих — не хватало, чтобы он разбрасывался людьми перед боем. Во втором случае он не имел права рисковать судьбой рейда. Если этих двоих схватит полевая жандармерия, то они, спасая свою шкуру, вымаливая прощение, не колеблясь сообщат о русской колонне.

Оставалось или взять их с собой, или… Подумав, зампотех решил, что первое все-таки лучше. В конце концов они могли пригодиться в качестве проводников. И тем, что не пришлось вот так просто, не в бою, пролить человеческую кровь, были довольны все. За исключением, может быть, Осадчего, горевшего желанием отомстить за своего ординарца. Борис сам слышал, как он, подойдя к зампотеху, сказал: «Ну чего с ними валандаться?» Но подполковник никак не среагировал на эту реплику.

Одного дезертира забрали к себе на «доджик» «черные пехотинцы». Второго, что улыбался, посадили на танк старшего лейтенанта Горпинченки.

Дорога, о которой говорили немцы, действительно была в километре от того места, где их схватили. Судя по всему, по ней давно не ездили — колея старая, едва различимая. Кругом бугорки и ямки. Встречались и лежащие поперек дороги сухостойные деревья. И все-таки, несмотря на такое запустение, кое-где проглядывали следы машин и повозок.

Наступил вечер.

Колонна двигалась медленно, пробираясь сквозь темноту незнакомой лесной дороги.

— Включить подсветку! — после долгого колебания приказал зампотех.

Загорелись подфарники. Но теперь подполковник Рябкин не находил себе места от беспокойства — как бы их из-за этой подсветки не обнаружил противник.

Улыбчивый немец, догадавшись о состоянии русского командира, сказал, успокаивая:

— Дорт зинд кайне дойче зольдатен. Зи зинд ин Куммерсдорф! [1] Там нет немецких солдат. Они в Куммерсдорфе.

— Доктор, скажите ему, что нам все равно, где их бить, в Куммерсдорфе или раньше.

Борис перевел.

— Я, я! [2] Да, да! — поспешил согласиться немец.

Дорога шла ровно — и вдруг покато устремилась вниз. И в ту же минуту вверх по косогору побежали деревья, оставляя колонну наедине с широким и темным небом.

Откуда-то издалека, из низины, долетала дробь автоматной и ружейной перестрелки. С короткими перерывами протяжно повизгивал немецкий шестиствольный миномет. Продолжали ухать орудия.