Яков Липкович - И нет этому конца

Время от времени из-за дальней черноты леса уходили в небо ракеты… Кто знает, может быть, среди них был и призыв о помощи: «Помните, мы здесь… Помните, мы здесь… Майнсфельд, Лауцен… Майнсфельд, Лауцен…» Не там ли Майнсфельд?

Борис спросил об этом пленного. Тот энергично закачал головой:

— Найн, найн. Дорт ист Куммерсдорф! [3] Нет, нет. Там Куммерсдорф!

— Майнсфельд — левее, — заметил подполковник.

Спуск кончился. Снова у дороги замелькали частые тени деревьев. Ударило в лицо сыростью и прохладой. Стыли близкие камыши какого-то большого озера.

Под колесами захлюпала грязь.

Впереди подскакивал на жердях гати «доджик». «Черные пехотинцы» сидели и стояли в напряженных позах, держась друг за друга.

Тонкие бревна и хворост, не выдержав тяжести «тридцатьчетверок», глубоко уходили в топь. Танки двигались, увязая по самое днище. Каждый метр давался с огромным трудом. Старший лейтенант Горпинченко уже устал материться. Сейчас он надеялся лишь на чудо, сводившееся к одному — только бы вконец не запороть двигатель!..

— А вдруг этот фриц решил стать немецким Иваном Сусаниным? — не удержался от очередного трепа Фавицкий.

— Что ж, тогда у нас есть шансы попасть в оперу, — ответил Борис.

— Но прежде чем угодить в оперу, надо основательно застрять.

— Ну, за этим дело не станет…

Но «тридцатьчетверки» все-таки прошли. Зато завязли автомашины. Все, кроме «доджика», который проскочил первым.

— Будем вытаскивать тросами, — сказал подполковник Рябкин.

К Борису подошел капитан Осадчий.

— А фрицы где? — Присутствие пленных, по-видимому, не давало ему покоя.

— Вон один!

Немец с танка Горпинченки сидел на корточках у дороги и что-то советовал шоферам застрявших машин.

— Эй! Ком хэр! [4] Эй! Иди сюда! — позвал его Осадчий.

Тот встал и подошел к офицерам.

— Нихт гут, [5] Нехорошо. — многозначительно произнес Осадчий, кивая на буксовавшие машины.

— Их хабе дох гезагт! Их хабе дох гезагт! — стал оправдываться пленный.

— Что он тараторит? — спросил Осадчий Бориса.

— Он, мол, говорил.

— Говорил… сука! — выругался Осадчий и пошел к своему «студебеккеру», к которому в это время прикрепляли трос. У кормы танка нетерпеливо ходил взад-вперед Горпинченко.

— Ну как, зацепили?

— Давай! — крикнул кто-то из солдат.

— Поехали! — Горпинченко подал сигнал механику-водителю. Танк рванулся вперед, и «студебеккер» пробкой выскочил из топи.

Без особых затруднений были вытащены из грязи и остальные машины.

— Фавицкий, к зампотеху!

— Заставит этот гроб ремонтировать, черт пузатый! — бросил на ходу Борису Фавицкий.

Борис подошел к «санитарке». Рая сидела молча в уголке кабины, и нельзя было понять: то ли дремлет, то ли задумалась.

Он заглянул в кабину. Рая как-то отрешенно спросила:

— Боря, ты?

— Собственной персоной!

— Оттуда ничего нет?

— Ничего. Если что будет, мигом дам знать.

— Боря!

— А?

— Ты не обижайся на меня…

— А с чего я должен обижаться на тебя? — спросил Борис и отвел взгляд.

— Не надо обижаться, — тихо повторила она.

— Команда «по машинам»! — сказал Борис. — Я пошел!.. Не грусти, Рай!..

Танк Горпинченки уже тронулся. Борис догнал его. К нему протянулось несколько рук. Он ухватился и поднялся на корму.

Было около десяти вечера, когда колонна остановилась на окраине леса. От полей, залитых лунным светом, ее отделяло всего несколько рядов деревьев и мелкий кустарник.

Зампотех и начальники служб вышли на опушку. Перед ними как на ладони лежала вся местность. Отчетливо был виден Куммерсдорф. На окраине его догорало какое-то длинное здание, не то склад, не то казарма, и свет от пожарища тускнел прямо на глазах. Вдалеке, километрах в четырех от Куммерсдорфа, темнел Майнсфельд. Стояла тишина, прерываемая редкими пулеметными и автоматными очередями. Где-то двигались танки — был слышен рокот моторов и лязганье гусениц.

Подполковник поделился своими соображениями. Путь в Майнсфельд, это неплохо видно и отсюда, лежит через Куммерсдорф, захваченный немцами. Обойти последний невозможно: место открытое, хорошо просматриваемое лунной ночью. К тому же кругом грязь, передвигаться можно лишь со скоростью пешехода. Нет сомнения, что колонна будет расстреляна в упор, как мишень на полигоне. Еще хуже предложение старшего лейтенанта Агеева, командира второго танка, попытаться проскочить по дороге. Дальше центра Куммерсдорфа им не уйти.

— Запомните, — обратился он к офицерам, — от нас никто не ждет разгрома вражеской группировки. Задача, которая поставлена перед нами, имеет громадное значение только для нас, для нашей бригады. От того, захватят ли фрицы наше знамя или не захватят, ход войны не изменится… Наш долг, — многозначительно понизил он голос, — избегать встреч с противником. Но лишь до тех пор, пока мы не понадобимся.

Из-за деревьев вышел Горпинченко. Танкошлем был надвинут на брови. Таким мрачным Борис видел командира танкового взвода впервые.

— Ну что? — нетерпеливо спросил его зампотех. — Бригада не отвечает.

— Может быть, у вас опять что-нибудь с рацией?

— Я сам проверил: рация исправна.

— Передайте стрелку-радисту, чтобы продолжал работать на прием.

— Слушаюсь! — как-то вяло ответил Горпинченко и пошел к танку.

— Подождем еще полчаса, — сказал подполковник. — Не ответит — будем принимать решение сами…

Никому не хотелось говорить. Стояли и прохаживались молча. Смотрели в сторону уже скрытого под надвигающимися темными облаками Майнсфельда. С нарастающей тревогой думали: а что, если там уже все? Недаром город производил какое-то странное впечатление — ни признаков боя, ни признаков жизни. Стреляли же где-то рядом с Куммерсдорфом.

Молчание на опушке прервал хриплый голос зампотеха:

— Могут быть десятки причин, почему не отвечает бригада.

— И одна из них… — как будто стал возражать капитан Сапожнов, начальник службы ГСМ.

Но подполковник не дал ему договорить.

— Ее разгром, вы хотите сказать?

Борис покраснел: ему показалось, что подполковник покосился в его сторону.

— Капитан, вы давно на фронте?

— Уже год!

— А я четыре. И три из них в нашей бригаде. За это время ее пять раз окружали и два раза, по фашистским сводкам, полностью уничтожали. А она цела и, можете мне поверить, скоро будет в Берлине!..

Глухо и раскатисто прогремели орудийные выстрелы. И тотчас загрохотали ответные.

— Смотрите! — радостно воскликнул Борис. Он увидел, что темноту Майнсфельда прошили огненные трассы.

— Вот видите, — зампотех кольнул взглядом Сапожнова.

Некоторое время все молчали, ожидая возобновления перестрелки. Но больше выстрелов не было.