Андрей Молчанов - Новый год в октябре: роман, повесть

У Прошина забрезжило смутное ощущение опасности. Сам собой начался перебор возможных неприятностей, но, как обычно, фортуна выкинула непредвиденный трюк: Лукьянов жестом фокусника вытащил из-за спины блестящую титановую коробку замка и положил ее на стол перед начальством.

«Ой-ей-ей-ей!» — заверещал Второй, куда-то пропадая… Секретарь партбюро кивнул Лукьянову.

— Товарищи, — обратился Лукьянов к президиуму. — Сюда, на партбюро, пришли сотрудники нашей лаборатории. Как партийные, так и беспартийные. Пришли, чтобы поговорить о нашем руководителе — товарище Прошине.

Пом. директора по режиму предложил упомянутому руководителю подняться для всеобщего и лучшего обозрения. Прошин, чувствуя себя дураком, привстал.

— Мы собрались здесь для того, чтобы поднять вопрос о нарушениях нашим начальником как трудовой дисциплины, так и закона, — сказал Лукьянов заученно.

Прошин попытался обмерить его удивленно-насмешливым взглядом.

— Да-да, я отвечаю за свои слова. И сейчас изложу все в более популярной форме.

— Уж пожалуйста, — вставил Прошин.

— Во-первых. На работу он является нерегулярно, приезжает, когда выспится… Когда выспится, тогда и… Много раз он ремонтировал в лаборатории бытовую радиоаппаратуру. Детали, сами понимаете… Что же касается автомобиля — с понятием «госавтосервис» он вообще не знаком. Однако и это не главное. Недавно мы обнаружили, что у нас списаны многие ценные материалы, оборудование; списаны в порядке проведения разработок и экспериментов. А экспериментов подобных не было! Все — миф!

У Прошина заломило в груди от страха, и он захлебнулся вязкой слюной.

Он уже и думать забыл об этих «подарочках» институтам, ведущим международные работы и постоянно включающим в план поездок его как консультанта.

— Общая сумма списанного огромна, — заключил Лукьянов. — Тысячи. Впрочем, вот документы… — Он положил на стол папку.

— Что?… — вытянув шею, переспросил секретарь парткома и выронил карандаш.

Карандаш покатился, щелкая гранями по полированной глади стола. Наступившая тишина была пронизана этим размеренным, деловитым пощелкиванием… Около края карандаш задержался, а потом полетел вниз.

«Вот и все, — сказал себе Прошин с непонятным каким-то облегчением. — Карты на стол, конец игры. Она была шулерской, неинтересной, да и ненужной». И отчетливо представил, как вскоре лишится всего. Теперь, если не отдадут под суд, то большее, на что можно рассчитывать, — должность мастера в телеателье. Да и для такой профессии у него, наверное, не хватит квалификации. Он ведь умеет лишь властвовать, обобщать…

— Далее. — Лукьянов указал на коробку замка, пояснил тоном экскурсовода: — Перед вами корпус универсального электронного замка. Такие замки мастерская изготовляла десятками. К сожалению, доказательно можно говорить о производстве лишь двадцати семи штук. Но, если учесть, что стоимость каждого замка пятьдесят рублей, — это с гарантией! — то с помощью простой арифметики… Короче. Мы не желаем работать с человеком, а тем более под руководством человека, совершающего хищения, не любящего работу и избегающего ее, ищущего выгоду и наживу! — закончил Лукьянов.

Чукавин смотрел на него преданными глазами. Воронина, опустив голову, молчала. Начальник мастерской со свистом вздыхал и огорченно хлопал руками, как пингвин крыльями. Он соблюдал политику нейтралитета.

По наступившему молчанию Прошин понял: слово предоставляется ему. Он не особенно задумывался над сочинением оправданий, препоручив все это Второму. А сам он, Прошин, сжался, пропал, перенесся куда-то далеко-далеко, откуда все прекрасно виделось и слышалось, но где никто не видел и не слышал его. Он юркнул в обитель Второго, удобную и тихую, как наблюдательный отсек с узкой бойницей в крепостной башне. А Второй кинулся в драку. Второй сказал:

— Я начну с того, что назову все сказанное здесь грязной — я повторяю! — грязной клеветой. Я запомнил все пункты этого устного пасквиля и все эти пункты немедленно разобью! Но сначала хочу сказать, что Лукьянов…

— Товарищ Лукьянов, — монотонно поправил его секретарь.

— …что он уже давно создает в лаборатории этакую оппозицию, коей командует. Его желание вступить на мое место известно всем, но желать можно всяко, а вот путь к осуществлению желания он выбрал скользкий и темный — путь инсинуаций и клеветы!

Второй актерствовал превосходно, перебирая интонации, как искусный арфист струны. Он тяжело дышал, и голос его был прерывист, взволнован, каким и надлежало быть у незаслуженно обиженного правдолюбца.

— Все сказанное я воспринимаю как обвинение в воровстве… да! — еле выдохнул Второй. — А между тем это законно… — Тут лицо Прошина побелело, и он медленно осел в кресло.

«Доканчивай спектакль сам», — брезгливо проронил Второй и вышвырнул Прошина — из такого замечательного уголка! — на поле битвы…

Прошин провел ладонью по лбу, стерев влажный холод испарины. Сердечный припадок был просимулирован довольно лихо.

— Сейчас… — прошептал он, действительно приходя в себя. — Сейчас… пройдет.

Сквозь щелочки еле прикрытых глаз он видел заботливое лицо пом. по режиму; секретарь парткома недружелюбно глянул в сторону растерянного Лукьянова и тоже наклонился к Прошину.

— Вам… плохо? — спросил с примесью недоверия.

— Я… — В глазах Прошина застыли слезы. — Какая ложь! Я представлю документы…

С секретарем наушничал Мухов.

«А он-то откуда возник? — изумился Прошин. — Тоже с ними?»

— Мы продолжим обсуждение этого вопроса завтра… точнее — в понедельник, — кивнув Мухову, объявил секретарь. — А сейчас… заседание объявляю закрытым.

Прошина кто-то сильно дернул за рукав, и он увидел перед собой бесстрастную физиономию Мухова.

— Я… провожу вас, — сказал тот.

Прошин с сомнамбулическим видом встал и, опершись на руку инженера, последовал за ним. Он шел, едва переставляя ноги, как тяжелобольной, не в силах освободиться из плена роли и мысленно сравнивая себя со спринтером, вырвавшимся за ленточку, но не сбавившим темпа и после финиша. Он уже настолько вошел в образ, что действительно чувствовал себя жертвой подлейшей интриги.

— А вот кривляться, пожалуй, хватит, — мягко сказал Мухов. — Противно… это.

— Инерция, — объяснил Прошин. — Ты что там плел секретарю?

— Я сказал: человеку плохо, пусть оклемается, успокоится и потом расскажет обо всем как есть на самом деле.

_ Спасибо, — с неподдельной благодарностью сказал Пролил. — От кого, от кого, но от тебя не ожидал. Ты знаешь… я ведь на тебя поставил. И не проиграл, как вижу. Спасибо.

— Не за что. — Мухов смотрел куда-то вдаль. — Тем более что проиграл… Противен ты мне, Леша.