Андрей Молчанов - Новый год в октябре: роман, повесть

Душный полумрак комнаты. Слабый ветерок, веявший через раскрытую дверь балкона, перебирал листки диссертации, лежавшей на столе по соседству с немытой тарелкой и надкусанным куском хлеба. Прошин замер. Мелькнуло сумасшедшее желание — выдрать из переплета страницы и затем, сминая их в хрусткие комки, швырять куда попало. Но прикасаться к диссертации было боязно и противно, как к битому стеклу.

Он повалился на одеяло, чувствуя плещущийся в глазах страх за себя и перед самим собой.

Вчерашнее суетное желание достичь уже близкой цели, бегать, изворачиваться, исчезло; теперь была безучастность, страх перед расплатой и Богом, строго взиравшим сквозь него иконой древнего письма на стене.

Превозмогая озноб и вялость, он отправился в гараж, завел машину. Он ехал в министерство.

В кабинет Антонова Прошин вошел вместе с ним, только что прибывшим на работу.

— Здравствуйте, — выпалил он. — Вы меня помните? Я занимался анализа…

— Сегодня неприемный день.

— Это важно.

— Тогда быстро…

— Вам надо восстановить тему! — ляпнул Прошин тоном официального приказа. — Решение этой задачи найдено.

— Уху-ху, — произнес Антонов с тяжким вздохом. — Почти год морочили голову, мычали невразумительное, а теперь — решение у них есть! Спохватились! «Вам надо»! У нас государственное учреждение, молодой человек, а не контора головотяпов! А у вас не НИИ, а… «бригада гоп-стоп». Безответственность, ребячество! Все, разговор окончен. А если нашли решение, то в свободное от работы время съездите к врачам, отдайте его им — и пусть разбираются!

— Анализатор должны сделать мы, — сказал Прошин жестко. — Мы!

— Если вы сейчас не уйдете, — молвил Антонов с грозной усталостью, — я… всячески буду содействовать вашему увольнению. Честное слово.

— Да увольняйте! Пожалуйста! Вам плевать на науку, для вас главное — план и отчеты… — Прошин злобно, по-волчьи, ощерился и развернулся к двери.

— Стоп, — сказал Антонов. — Стой, тебе говорят! Садись. Давай… по-человечески все разберем. — Он закурил и хрипло закашлялся. — Пойми, — побагровев от натуги, выдавил он, — я не в силах остановить машину. В общем, так. Если у вас на руках действительно стоящее решение, то к врачам придется идти так и так. Убеждать. И пусть авторитетный человек с их стороны приезжает ко мне, просит меня; тогда мы будем прикидывать, как такое дело сунуть в план. И еще совет дам. Разговаривать с начальством надо вежливо. Ни в коем случае не орать. Орать — это функция начальства, не твоя и… чужого не трожь. В общем, бывай здоров.

До двери было пять шагов; когда Прошин сделал последний, то понял: ему надо было оправдаться перед самим собой. Любым поступком. И оправдался, пытаясь воссоздать им же разрушенное, идя на заведомый проигрыш выигранного, рискуя. Невелик этот риск, но вполне достаточен для самоуспокоения, в котором так безвольно нуждался.

— На работу! — Он перевел дыхание. — Не расслабляйся, старик. Будь собой. Тебя искушает… Бог!

«Я псих, — с вымученной ухмылкой думал он, спускаясь к машине. — Точно!»

Около гаража Прошин столкнулся с Зиновием.

— Здоров, начальник! — сказал тот. — А мы тут тебе сувенирчик припасли… — И показал напоминающую клещи штуковину: вороненый стержень, а на конце его два изогнутых серпами граненых клыка, отливавших булатной голубизной.

— Сувенир? — подозрительно спросил Прошин.

— Прибор — замрите мухи! — ответил Зиновий компетентно. — Противоугонное средство карающего назначения. Значитца, так… Лезут к вам в машину. Ключик в замок, он будет попроще… Тут выскакивают эти друзья… — Он потряс «клешней». — Одна из-под «торпеды», другая — на педальку акселератора… Тресть — есть! Нога — рука.

— Так он же кровью истечет, — сказал Прошин, коснувшись пальцем острия клыка, — этот бандит.

— Так бестолковых и учат, — уверил Зиновий.

— То есть капкан на автомедвежатника, — подытожил Прошин в раздумье. — Что же… Идейка реакционная, но где есть собственность, должна быть и охрана ее… А где охрана — там гуманизм извечно ни при чем. Ставь! Сколько с меня?

— Вопрос дипломатический. — Зиновий почесал «клешней» за ухом. — Пятьдесят. Но это же аппарат!

— К концу дня успеешь?

— Ну, все в лучшем виде…

Прошин отправился к себе в кабинет. У двери остановился, взглянув на новую табличку «Иностранный отдел», сменившую прежнюю, двуязычную, что казалась ему выспренней. Новшество, однако, вышло боком: кто-то из недругов соскреб первые три буквы, и теперь сияющая позолотой надпись гласила не что иное, как «странный отдел».

Прошин сжал зубы, пробормотал: «И таких ты жалел!» — плюнул и вошел в кабинет. Там он застал Глинского.

— А я с просьбой, — усмехнулся Сергей.

— Ну что ж, проси. — Прошин, барабаня пальцами по столу, рассматривал что-то в окне.

— Думаешь, приплелся-таки, — продолжил Сергей с сарказмом.

— Духотища-то какая… — не обращая внимания на его слова, потянулся Прошин. — Я сегодня, Серега, славно позавтракал. Сделал окрошечку… Лучок, сметанка, холодная телятинка… Моя слабость — хорошо и красиво пожрать. Если когда и надумаю жениться, то в первую очередь заставлю всех претенденток приготовить ужин. Или обед. В жене главное что? Умей готовить, молчать и боготворить мужа. Атам хоть кривая, хоть косая…

— Это что за торпеда? — Глинский пнул ногой двухметровый, окрашенный светло-серой краской цилиндр, приткнутый к стене двумя сосудами с жидким азотом. — Краны какие-то…

— Машина времени, — буркнул Прошин. — Итак, какая просьба?

— Леша, ты всегда был мне другом… — начал тот.

— Ой, Сереженька, откель слова такие? — удивился Прошин. — Ты уж сразу выкладывай…

— Выкладываю. Океанологи приглашают меня и Лукьянова на испытания «Лангуста». Пошли вместо Лукьянова Наташу…

— А как же бедный Федя Константинович? Крым, море, воздух… Обделим старикана, нет?

— Он с июля в отпуске. Август и середина сентября — отгулы.

— Подумаю, — кивнул Прошин. — Ты, кстати, отчего до сих пор не женат? Я просто заждался: когда ж Натали сменит фамилию? Наталья Глинская! Звучит! А то что такое… Воронина. А? Или дело не клеится? Поведай. Мы ведь, как ты изволил выразиться, друзья… — Прошин достал из стола пакетик с орешками миндаля и начал колоть их пресс-папье.

— Не пойму я ее, — как бы про себя произнес Сергей и раздраженно повел плечом, словно пытался высвободить его из футболки.

— Да она не для тебя! Тьфу! — Прошин сморщился и выплюнул в окно крошево горького зернышка. — Ничего у тебя с ней путного не получится, Серега, помяни мое слово!

«А если все-таки вернуть его? — подумал он. — Не поздно же…»

— Так как же насчет командировки?

— Я подумаю, — повторил Прошин. — И знаешь что… Поедем-ка мы сегодня вечером…