Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Он сказал это тихо, потому что неподалеку боцман Коржов красил леерную стойку. Степану даже стало жаль ого. Вчера Коржов поссорился с женой. (Живут они рядом, на корабельной стороне). Захар в море — она на танцы. Как-то Степан сказал ей: «Ты как балерина, Фрося. Все танцы и танцы. Не любишь, видать, Захара». Она стрельнула в него глазами: «Без любви детей не рожают, Степа. А я ему сына подарила… Веселинка во мне есть, потому и охоча до танцев».

Зубравин знал, что Захар любит жену. Любит до боли. Бывало, Фрося допоздна где-то ходит, он ждет ее, весь кипит, а вернется — не может ничего сказать. Она подскочит, поцелует его. «Милый, ты так устал!», и Захар уже отходит.

У трапа показался капитан 2 ранга Серебряков.

— Степан Федорович, зайдите ко мне.

Они вошли в каюту. Командир бросил фуражку на диван, снял шинель. От его чисто выбритого лица пахнуло одеколоном. Высокий, чуть сутулый, с черными усами, он выглядел мужественным. Раньше Серебряков занимался боксом.

— Домой собрались?

— Оля прихворнула, — смутился Зубравин.

Серебрякову стало неловко: на днях мичман просился на берег, а он не пустил его. Конечно, формально он прав: корабль уходит в море, и все люди должны быть на местах. Но если по-человечески? А вдруг у тебя самого, Серебряков, заболеет жена? Как бы ты поступил? Строг ты, старик, строг. Надо бы помягче.

Жену мичмана, Ольгу Ивановну, Серебряков знал хорошо. Знал он и о том, что у нее больное сердце. Всякий раз, как увидит Ольгу Ивановну, слегка наклонится в знак привета и непременно спросит: «Как живется, Оля?» Она ответит: «Спасибо, Василий Максимович, хорошо. Вот только мой редко дома бывает, все в морях». Серебряков как бы в шутку скажет: «Все мы ракушкой присосались к кораблю, он наш дом».

Серебряков сообщил Зубравину новость:

— К нам едет лейтенант. Из училища. Готовьтесь дела ему сдавать.

Мичман обрадовался.

— Сколько можно плавать без командира боевой части? Закрутился… Вот только кто он, лейтенант, цепкий ли?

— Я и сам еще не знаю, но надо помочь ему. Все мы когда-то начинали, — Серебряков взял папиросу, — Впрочем, ладно, я и так задержал вас.

Зубравин шел берегом, размышляя о новом командире БЧ. Лейтенант. А как с людьми будет?

Степан открыл дверь. Ольга лежала на диване лицом к стене. У него екнуло сердце: неужто хуже ей? Он склонился над Ольгой и с облегчением вздохнул — она спала.

На цыпочках ушел на кухню. А где же дочь?.. В открытую форточку со двора доносился ребячий шум. На качелях качалась Маринка. Соседский кучерявый мальчик хватал ее за косички, и оба весело хохотали. Степан нечаянно задел стул и разбудил Ольгу.

— Степа? — жена встала, поправила волосы. — Уснула я.

Он подошел к шкафу, порылся там, бормоча что-то под нос.

— Оля, где у нас бумага?

— Письмо? — спросила она.

— Рапорт командиру, — Степан взял тетрадку. — Понимаешь, лейтенант едет. Дела сдавать надо.

— Слава богу, теперь тебе легче будет. К чему две должности? Исполняй свою. Хватит нам и твоей получки. — Ольга подала ему авторучку: — Степа, может, рапорт на корабле напишешь? Помог бы мне белье прополоскать.

— Добро. — Он ласково поглядел на жену. — Не кружится голова? Ну, смотри…

В Синеморск Грачев приехал утром. «Волга» остановилась у городского парка. Петр толкнул плечом дверцу и легко выпрыгнул на землю. Шофер, кряжистый парень в серой кепке и черном морском бушлате с тусклыми медными пуговицами, подавая ему чемодан, пожелал «съесть не один пуд морской соли». Сам он пять лет плавал на эсминце. Служба — не малина.

— Не люблю море, горластое оно и страшное…

Грачев перебил его:

— Давайте рассчитаемся, — и подал парню деньги.

«Волга» развернулась на шоссе, фыркнула и помчалась обратно. Петр подхватил чемодан и пошел по асфальтированной дороге. На автобусной остановке стояла девушка в зеленом осеннем пальто и белой шапочке. Петр поздоровался.

— Скажите, морячка, это и есть штаб? — Грачев кивнул в сторону красного здания.

Девушка улыбнулась:

— Военная тайна!

Петр поставил у ног чемодан.

— И как вас зовут — тоже военная тайна?

Она просто сказала:

— Ира. Серебрякова. А вас? — На ее нежном с темными крапинками лице застыло любопытство.

Грачев растерянно уставился на нее. Серебрякова… Не дочь ли того самого Серебрякова, который командует эсминцем и к которому спешил сейчас Петр? Он пристально посмотрел на девушку. Она была миловидна, в живых глазах сияли искорки, словно только сейчас ей рассказали забавную историю и она все еще смеялась. Глаза у нее серые, с оттенком голубизны, над которыми чернели дужками брови. Она, видно, смутилась от его взгляда, потому что опустила голову и вновь повторила свой вопрос.

— Так как же вас зовут?

Грачев назвал свое имя и тут же спросил, не ее ли отец плавает на корабле, и, услышав в ответ: «Вы угадали, он командует „Бодрым“, — в душе обрадовался.

— Я знаю Василия Максимовича, только заочно, — сказал Петр. Ему хотелось поговорить с девушкой, но тут, как на грех, подкатил автобус. Уже в дверях Ира бросила ему с улыбкой:

— Фуражку поправьте!..

Петр взялся за околыш фуражки — она была сдвинута набок. Автобус зарычал, набрал скорость и скрылся за домами. Грачев подхватил чемодан и зашагал дальше.

Петр спешил к причалу. Он старался угадать, как поведет себя командир корабля Серебряков. Ему и невдомек, кто к нему приехал, — ведь прошло столько лет!..

От залива несло смолой, водорослями. С кораблей доносились команды и сигналы. Бухта в лучах полярного солнца серебрилась притихшая, неподвижная. Ракетоносцы покачивались у причала. Солнечные блики скользили по их бортам.

„Так вот ты где начинаешься, море! Ну, а как жить с тобой будем, море? Ворчишь?..“

Море плескалось у ног Грачева. Оно дышало мерно и широко. Петр усмехнулся. Кто сказал, что море лютое, что оно может сломить волю и характер человека? Кто сказал, что в шторм ты бессилен перед разбушевавшейся стихией, что корабль твой бросает, как пустую бочку, и ты уже думаешь о том, как бы скорее пристать к берегу? Кто, наконец, сказал, что море — угрюмо и нелюдимо? Нет, море живет. Петр это знал, знал он и о том, что придется отстоять, не смыкая глаз, много нелегких вахт. Он уже видел себя на палубе корабля, в радиорубке, где все подчинено ему, где люди действуют, как автоматы, где не раз услышит: „Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено!“ Ваше, это значит его, Грачева, приказание.

На переднем эсминце, прижавшемся бортом к деревянному пирсу, полощутся сигнальные флаги. На мостике о чем-то беседуют офицер и матрос. Матрос скользнул вниз по трапу — выполняет приказание командира. Петру подумалось: так и его матросы будут бегать. Только бы сдружиться с ними! На причале моряки стирали орудийные чехлы, высокий тучный мичман что-то басил им. До слуха Петра доносилось: