Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

— Озяб я, понимаешь. Стосковался по тебе. А ты, я гляжу, живешь весело, матросики посещают…

— Не мели языком. Дверь рядом!

В глазах Кирилла вспыхнул знакомый Тане зеленый огонек. «Рыжая тварь, совсем отбилась от рук. Ну, погоди, я с тобой потолкую!»

— Не сердись! Море все нервы вымотало. — Он взял сумку, достал два отреза ярко-зеленой шерсти, новые туфли и положил все это жене на колени.

— Тебе. На рыбу выменял.

Таня взяла отрезы и стала разглядывать их. Кирилл никогда еще не делал ей таких подарков, и этот поступок мужа тронул ее. На ресницах задрожала густая слеза. Сколько Таня страдала из-за Кирилла — и вдруг он изменился. Вон как говорит!

— Бери, женка! Да это что! Я одену тебя в шелка и бархат. Наряжу, как царевну. Позволь только остаться с тобой. Не гони, Танюша! Душа изболелась. Я буду слушать тебя, буду все делать, что велишь. Пить — баста. Не сердись, женка, сынок у нас, а?

Таня села рядом с ним.

— Ладно, Кирилл, я прощаю… Только обида на тебя так просто не пройдет. Как мне было тяжело одной. Зло никогда не рождает добра. А ты был такой злой.

В комнату вбежал Федька. Он застыл у порога, разглядывая Кирилла.

— Сынок, разве батю не узнаешь? — сказала мать.

— Вырос-то как? — Кирилл притянул малыша к себе. — Небось скоро в школу пойдешь. Портфель куплю тебе, ручку, карандаш.

— И букварь! — осмелел Федя. — Я уже сам читаю. Правда, мама?

— Правда, сынок, правда.

Таня с волнением наблюдала за ними. Федя смеялся, хватал Кирилла за нос, тыкался подбородком в колючую отцовскую щетину и все спрашивал: «Где был, папка? Почему долго не писал? Мы с мамулей скучали, все ждали тебя. Ты плавал, папка?»

— Плавал. Волной в море смыло, чуть совсем не затонул. Выбрался…

— Гостинец мне привез, папка?

— Привез. Такого, Федька, ни у кого во дворе не найдешь! — Кирилл достал из сумки голубую матроску и развернул ее. — Бери, Федька. Носи на здоровье. Быть тебе моряком! Ловить тебе, сынок, рыбешку на Мурмане.

Федя сиял, и Таня не могла удержаться от улыбки. На секунду она забыла о семейных неурядицах, и как-то стало тепло на душе. Кирилл подмигнул ей:

— Для Федьки, женка, я еще не то достану.

Мальчик сиял от радости.

— Папка, а у меня есть новый костюмчик! — похвалился Федя. — Дядя Игорь подарил. Он такой добрый! За мной в садик приходил. Ты знаешь, мы здорово с ним играли в Чапаева. Дядя Игорь даже саблю мне сделал.

Кирилл помрачнел.

— Покажи-ка мне костюм, — попросил он сына..

Кирилл долго мял его в руках, потом бросил в печку.

Чиркнул спичку.

— Кирилл, ты что? — бросилась к нему жена.

— Не желаю, чтобы моего сына одевали всякие… — Он не договорил. Таня, бледная и растерянная, прижалась щекой к косяку.

— Глупый ты, Кирюша…

Федя плакал, вытирая кулачками слезы.

— Папка, зачем ты сжег костюмчик?

— Не хнычь, сынок. Я тебе завтра похлеще костюм куплю. Как у космонавта, хочешь? У меня денег знаешь сколько?

«Ревнует», — вздохнула Таня.

— А я думал, разлюбила ты меня, — сказал Кирилл, когда сын уснул. Потом он спросил, где это мать.

Уехала Дарья Матвеевна. С неделю у нее жила, Федю в садик водила.

— Душевная старушка, а вот ты…

Кирилл махнул рукой, мол, хватит, и потянулся к ней. Таня отшатнулась:

— Не балуйся, руки, как клешни у рака. Зачем Федюньку обидел?

— Сгоряча я. Не сдержался, — и хотел поцеловать ее, но Таня убежала на кухню.

«Сама придешь, не стану упрашивать», — фыркнул Кирилл. Он снял сапоги и лег на кровать. Не идет к нему жена, стоит у окна. Кирилл видит на стене тень от ее лица. Вот тень шелохнулась и снова замерла.

— Ты скоро, женка? — позвал он.

— На кухне прибрать надо…

Кирилл промолчал. А Таня стояла у окна. Рядом шумело море. Ей вспомнилось, как она полюбила Кирилла, рыбака-помора, черноглазого красавца с копной светлых волос. «Танюша — звездочка ясная…» — Он тогда был добрым, Кирилл. Дарил ей цветы. Однажды вернулся с промысла и сразу к ее отцу:

«Максимыч, отдайте за меня свою дочь! Полюбилась мне. Рыбачу в море, а она перед глазами…»

«Любишь?» — спросил Максимыч.

«На руках носить буду. Человек я смирный, работящий».

«Гляди, Кирилл, замараешь девичью честь, утоплю в море. Слышишь?»

«Я-то замараю? Чувства у меня к ней сердечные…»

Таня тогда находилась в другой комнате и все слышала. Сердце гулко колотилось в груди. Потом отец позвал ее. Она вышла, потупив взор.

«Руки твоей просит Кирилл. Решай сама».

«Подружились мы с Кирюшей, папа…» — тихо сказала она.

В тот вечер они долго сидели на берегу. Август был теплый. Море словно засыпало. Кирилл обнял ее и тихо прошептал:

«Сынка подаришь мне?»

Теперь все это прошло, остались лишь горькие воспоминания. Правда, где-то еще теплилась надежда: может, образумился Кирилл, может, другим стал?

— Танюшка, поди сюда, — сонно позвал ее муж.

Потом он захрапел. Она погасила свет и одетая легла на диван.

Проснулась Таня от музыки. Это за стеной у соседей заиграло радио. Было десять минут восьмого. Кирилл еще спал, широко разбросав руки. Он дышал глубоко и неровно, словно нервничал во сне. Она стала собираться на работу. Кирилл заворочался, открыл глаза:

— Куда так рано?

— На смену…

Кирилл потянулся к стулу, на котором лежали папиросы.

— Эх, женка… Ни черта в тебе нет святого.

Вечером он пришел домой пьяный, без шапки.

— Опять за свое? А костюм сыну принес?

— Потом, в другой раз…

«Не любит он нас, не любит». Перед Таней стоял тот самый, прежний, ничуть не изменившийся Кирилл.

— Чего глаза пялишь?

Таня открыла гардероб, и к ногам Кирилла полетели два отреза и туфли.

— Возьми, они жгут руки.

Кирилл подошел к жене и крепко ударил ее по щеке.

— Рыжуха!..

Таня схватила с вешалки пальто, хлопнула дверь.

Крылов вошел в радиорубку, бросил на стол бескозырку.

— Федька, есть закурить? Нет…

Симаков, несший вахту, спросил:

— Опять сердечные неурядицы?

— Отбрила, — вырвалось у Крылова. — И, кажется, навсегда.

Федор снял наушники с мягкими каучуковыми подушечками, приготовился слушать. Но Игорь небрежно махнул рукой:

— Пошел ты, Федя, в гости к крабам. Для них ты собеседник подходящий.

Крылов от нечего делать включил приемник. Яркая белая лампочка осветила шкалу, и через несколько секунд эфир заговорил сотнями голосов. Игорь тихо запел: «Любовь не тихая вода, а бурное течение…»

Симаков возразил:

— Я с тобой не согласен. Есть любовь и тихая, но чистая, как слеза. А есть и бурное течение, да вода в нем мутная.

— Эх ты, философ, — усмехнулся Крылов. — Тихая любовь — это не любовь. Скажешь, нет? Вот у нас в колхозе есть большой пруд. Стали разводить в нем зеркальных карпов. А летом — засуха. Солнце жжет. Вода в пруду стала теплой. Не прошло и трех дней, как пропал зеркальный карп. Вот так и человек…