Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

— Фу ты, черт! — выругался Крылов. — Темная ночь, темная ночь. Уже давно день!

Он молча глядел на освещенную миниатюрной лампочкой шкалу, прислушивался к неугомонному эфирному базару. «Ну, Симаков, подай голос! Сам понимаешь — скоро стрельбы».

Далекий симаковский голос ответил:

— «Дунай», я — «Ольха», принимайте.

Первый залп с эсминца — и взрывы подняли в воздух груды камней. Лейтенант определил поправку: «Юг — двести, восток — шестьсот!» Крылов быстро передал ее. Грянул второй залп. Снаряды легли почти на том же месте. Недолет.

— Мазилы наши комендоры! — рассердился Крылов.

— Им бы косаток глушить! — добавил сигнальщик Клочко.

Белобрысый комендор недоуменно глянул на лейтенанта: почему недолет, ведь уже дали поправку? Тот пожал плечами: мол, и сам не понимает. Но Крылов уже слушал тревожный голос Феди Симакова:

— «Дунай», я — «Ольха». Вас слышу плохо, ничего не разобрал. Повторите радио. Прием!

Вдруг рация совсем умолкла. Выходит, корабль поправку не принял. Что все-таки полетело? Сгорел предохранитель? Игорь заменил его. Стрелка прибора качнулась, потянулась к красной черте и, будто потеряв силы, снова упала на свое место. Опять сгорел предохранитель. Игорь поставил еще один — и тот сгорел. Значит, зацепка в передатчике. Он отвинтил болты, вытащил блок. Нет, не здесь. Открыл ящик, где помещалось питание рации. На клеммной колодке блестели капли щелочи. Пробка открылась и — короткое замыкание.

Крылов изолировал контакты, протер колодку. Предохранителя больше нет. Хотя бы кусочек провода! Игорь осмотрелся. Кругом — снег и камни. На корабле ждут корректуру. Ждут и не стреляют.

— Нашел! — отозвался Крылов. Он лихорадочно думал: рискнуть или нет. Но другого выхода не было. Он пальцами сжал оголенный провод. Показалось, что в ладони впилась большая острая игла…

— «Ольха», я — «Дунай», даю поправку: юг — сто, восток — пятьсот.

Минута или десять прошло? И вот в скалах выросло густое облако огня и дыма. «Федька! Друг! — кричал Крылов. — Ура!»

Лейтенант давал одну поправку за другой.

Вернулись на корабль поздно вечером. Хотелось одного — спать. Надо же, удивился Крылов, сколько в сапогах воды! Да, придется переодеться, в таком виде на доклад к Грачеву не пойдешь. А потом — спать, что бы ни было.

Грачев остался доволен Крыловым, хотя флаг-связист напустился на лейтенанта.

— Да, отколол ты, Грачев, номерок, — усмехался Голубев. — Боялся, завалишь стрельбу. Что там у Крылова стряслось? Растерялся, что ли? А адмирал так разошелся! Ворвался в рубку и давай… Десять минут не было связи. Почему?

— Пустяк, правда. Но ведь я ждал вас, хотел посоветоваться — рация старая. Вы так и не пришли на корабль, — спокойно ответил Грачев.

Голубев наклонился к Петру и стал объяснять, что не мог, ходил тогда к Ирине. По делу.

— Ты, смотри, не шепни адмиралу. Ладно? Нам ведь вместе служить…

Петр зевнул, напуская на себя равнодушие.

— Не бойтесь! За собой лучше следите. Гончар, к примеру, не спал на вахте, а вы доложили.

— Как не спал? Я же сам видел. Так ты говоришь, не спал? Так, ты… Ну что же, пожалуй, ты прав…

Грачеву опять хотелось, чтобы флаг-связист ушел. А еще хотелось дать ему на прощание пощечину.

Голубев вдруг спохватился:

— Там, у Серебрякова, вас ждет адмирал. Надеюсь, все будет в ажуре? Держите язычок. Это полезно. Для вас, разумеется.

…Грачев подробно рассказал адмиралу о случившемся. Он признал, что допустил оплошность: не взял на другом корабле новую рацию. Адмирал задержал на нем взгляд:

— От этого признания не легче, лейтенант. Капитан третьего ранга Голубев инструктировал вас? Нет? Странно. А мне докладывал, что лично проверил корпост. Ну, а что с вами случилось, морская болезнь одолела?

— Кусается море, товарищ адмирал, — смутился Петр, но вдруг понял, что сказал совсем не то, что хотел.

Потому и нахмурился адмирал. Он потер широкой ладонью бугристый лоб, сломал несколько спичек. Он всегда ломал спички, если был в плохом настроении или сердился на кого-либо (Грачев помнит, как однажды Серебряков доложил адмиралу, что из-за сильного тумана береговой пост не принял семафор. Адмирал тогда тоже ломал спички. И… объявил выговор командиру).

— Эх, лейтенант! — заговорил адмирал. — Не попадал ты в серьезные переплеты. Знаешь ли, что в бою под огнем врага связисты не раз зубами зажимали порванные провода? Тянуть катушку с кабелем через минное поле, думаешь, просто? А вызывать огонь на себя?

Петр молчал. Да и что он мог возразить? У адмирала за плечами годы суровых испытаний. Ему все довелось видеть: и слезы, и кровь. И немало друзей потерял на войне. Слышал Грачев от других, что в годы войны Журавлев командовал эсминцем и однажды в море, конвоируя транспорт с боеприпасами для осажденного Севастополя, подставил свой корабль торпеде, выпущенной немецкой подводной лодкой…

Адмирал подвинул к себе позолоченную рамочку с аккуратно вставленной фотокарточкой. С нее, весело улыбаясь, смотрел матрос. Широкий прямой лоб, большие озорные глаза. И колечки русых волос. Где видел Грачев этого человека? Эти глаза, лоб? Где? Адмирал задумчиво смотрел на фотокарточку в позолоченной рамочке, потом вновь глянул на лейтенанта.

— Мне воевать не пришлось, товарищ адмирал, — в голосе Грачева едва улавливались нотки обиды.

Адмирал прищурился:

— Я не о войне. Скажите, не рано ли вас поставили командиром боевой части?

Петр признался:

— Опыта маловато, товарищ адмирал…

Адмирал слушал его, не перебивая, а когда Грачев умолк, сказал:

— Так-так. Что ж, можно вас куда-нибудь на бережок…

— Берег так берег…

— Ну-ну, — адмирал сжал губы.

Грачев похолодел. Сердце гулко забилось в груди, обида горячей волной захлестнула его. Хоть бы слово замолвил о нем Серебряков. Нагнул голову и листает себе блокнот. «Не волнует его моя судьба, — размышлял Петр. — Да и чего ради он станет заступаться? Он — командир, ему подай на корабль опытных офицеров. Ему вовсе нет охоты возиться с молодыми…»

— Так, на берег вас надо, — стуча пальцами по столу, вновь заговорил адмирал. — Там тихо, не качает. А как ты, Василий Максимович?

Серебряков перестал листать:

— Товарищ адмирал! Мое мнение остается прежним, и я прошу…

Адмирал поднял руку:

— Опять — прошу? А вот он, — адмирал кивнул головой на Грачева, — он не просит. Гордый. Земляк Александра Матросова?

— Так точно! — Петр весь напрягся. Минуту назад он еще не знал, как ему быть и о чем просить адмирала. Теперь же он понял, как себя вести. Он скажет этому убеленному сединами человеку все, что накопилось в его сердце. Скажет правду, потому что и сам он раньше не сознавал, как дорог ему этот таежный Север, море, где навечно остался отец…