Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Открылась дверь, и на пороге показалась целая компания — Морозов, Столбов, Серегин.

— Вы ко мне? — недоуменно спросил их Северцев.

— Нет, к секретарю обкома. Можно? — осведомился Морозов.

Яблоков переглянулся с Кругликовым.

— Проходите, садитесь. Слушаю вас, — сказал он.

Пришедшие уселись. Наступило неловкое молчание.

Яблоков подсел к ним.

— Что же вы хотели мне сказать?

— Мы хотим знать, когда перестанут мешать нам работать, — чеканя каждое слово, объяснил Морозов.

Яблоков догадался, о чем идет речь, усмехнулся:

— Комиссия закончила работу, теперь вас отвлекать не будут.

— А зачем она приезжала? — подал голос Серегин.

— Проверить работу комбината. С тобой ведь беседовали? — спросил Кругликов.

— Как же, беседовали. Проверяльщик все пытал меня: как, дескать, директор над вами изгаляется? А я его: как он такие узкие портки натягивает — небось ноги мылит? — под общий смех ответил Серегин.

— Разве так проверяют! Так ключи подбирают! — возмущался Морозов.

— Как вести проверку — дело комиссии, а не ваше, — решительно заявил Кокосов.

— Нет, наше. Мы рабочие Сосновки. Как говорится, ее хозяева. Нам до всего дело. Понятно, гражданин хороший? — Столбов, уже не сдерживаясь, кричал на Кокосова: — Директора обмарать хотите? Смету он вам нарушил, — значит, грош ей цена, этой вашей смете. Не ради своего удовольствия Северцев пластается вместе с нами на перевале, клопов кормит в заезжих домах, — небось в директорском доме проживать спокойнее. За что вы к нему прискребаетесь?

— Поймите, товарищ Столбов, мнение комиссии одно, а решение может быть другое, — успокаивал его Яблоков.

Морозов поднялся, подошел к Кокосову.

— Эх ты, чурка с глазами! — выпалил он и удалился.

За ним последовали его товарищи.

Как только за ними закрылась дверь, Кокосов подпрыгнул на стуле и, задыхаясь, бросил Кругликову:

— Я это дело так не оставлю! Интересно, кто режиссер этой постановки под названием «Глас народа — глас божий»…

— Не говорите мерзостей, — оборвал его Кругликов.

И, полистав акт, сказал:

— У вас не все члены комиссии расписались. Почему нет подписи Парамонова?

— Он не согласен, — последовал ответ.

— Все ясно. Оценивать собранные комиссией факты и делать выводы будет не только главк, но и областной комитет партии, — заключил Яблоков. И повернулся к Северцеву: — А вас, Михаил Васильевич, я прошу представить обкому свои объяснения.

На этом обсуждение закончилось.

Северцев сразу прошел в геологоразведочный отдел. После того, что рассказал Кругликов, ему хотелось скорее увидеться с Валерией.

Комната оказалась запертой, за стеклянной дверью было темно. Михаил Васильевич вернулся в задымленный кабинет, чтобы позвонить Валерии по телефону.

В скандале с Никандровым он винил только себя: дал повод ее обидеть и не защитил… Собственные неприятности, связанные с выводами комиссии, сейчас не трогали его. Нужно было только увидеть Валерию, извиниться перед ней, успокоить ее, чем-то помочь…

Северцев снял трубку, попросил телефонистку позвонить в гостиницу. Но она стала соединять его с домом: оттуда уже дважды звонили. Дожидаясь соединения, Михаил Васильевич недоумевал: кто же мог вызывать его из необитаемой квартиры? Столбовы? Ему даже стало неловко: в доме пыль, грязь, повсюду разбросаны одежда, белье. Что может подумать о нем гость?..

В трубке долго и настойчиво гудело. Наконец очень знакомый голос ответил: «Я вас слушаю». Северцев молчал, не веря себе. Когда же она приехала?..

— Аня, ты? — громко спросил он наконец.

С приездом Ани жизнь Михаила Васильевича мало изменилась — по-прежнему целыми днями пропадал он на перевале, стремясь поскорее закончить проходку тоннеля. Тяжелое предчувствие заставляло его так торопиться, с часу на час ожидал он неприятностей из главка…

Московскую почту Северцев теперь просматривал с такой тревогой, будто ожидал приговора.

Вот и сейчас, приехав вечером с перевала, он, не раздеваясь, прошел в столовую и первым делом раскрыл папку с бумагами, которую в те дни, когда он не бывал на комбинате, секретарша доставляла домой.

В папке ничего приметного — фондовые извещения, запросы в отдел кадров о штатах, новые формы отчетности по валовой продукции. Но одна бумажка возмутила Михаила Васильевича: плановый отдел главка извещал об увеличении годового плана комбината на десять процентов, то есть более чем на месячную программу. И когда — в ноябре! Бумажка угрожала всяческими карами, которые обрушатся на виновных, если годовой план будет сорван. Трезво поразмыслив, Северцев понял, что этот удар нанесен лишь для затравки.

Что-то Птицын тянет?.. Или «лукавый царедворец» собрал мало фактов? Правда, прошло только две недели с тех пор, как уехала комиссия. Но для сведения личных счетов это срок более чем достаточный. В такого рода делах Птицын весьма оперативен.

Просмотрев папку до конца, Михаил Васильевич немного успокоился. Но он знал, что это ненадолго — до следующей московской почты… В последние дни его преследовала какая-то тревога. Видимо, вконец расшатались нервы. А тут в довершение всего и проходка тоннеля — из-за большой крепости породы — замедлилась. Михаил Васильевич уже терял надежду закончить дорогу в ноябре…

Заметив на вымытом полу следы своих мокрых валенок, Северцев поспешил в прихожую разуться: Аня навела в доме полный порядок. Неизвестно откуда на топорной работы тумбочках появились вышитые салфеточки, накрахмаленная скатерть принарядила неуклюжий стол, с окон исчезли приколотые кнопками, пожелтевшие от времени газеты, их сменили тюлевые занавески. И особенно ревниво следила Аня за чистотой.

Михаил Васильевич просто удивлялся чудесному ее умению в любых, порой самых неподходящих условиях создавать то, что называют «домом», и делать этот «дом» уютным. Теперь, приходя домой, он находил здесь хотя бы кратковременный отдых. За это он был благодарен Ане.

…А у Ани на душе было очень смутно. Прежде всего она тревожилась за оставленного без надзора Витю. Думала и о том, что домоуправление может выписать ее из квартиры. И наконец, она не могла не видеть, что Михаил заметно изменился. Не раз казалось ей, что он стал каким-то чужим… Правда, он много работает и устает. Ему мотают нервы главковские интриганы. Но совсем не в этом усматривала она главную причину. Она делала все, чтобы Михаилу было хорошо в доме, чтобы он забывал здесь о своих невзгодах, но знала, что, находясь с нею, он мыслями был где-то далеко. Может быть, с другой… Аня мучилась, но объяснение с мужем откладывала со дня на день. И все шло так, как шло. Это печалило ее, рождало в ней сомнения, отнимало уверенность. Иной раз ей казалось, будто почва уходит у нее из-под ног…