Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Хорошо сознавать, что в трудную минуту жизни рядом с тобой есть Обушковы, что их куда больше, чем Птицыных!

Тревожила Северцева мысль о том, что́ будет завтра, когда о приказе неведомыми путями узнают на комбинате… Как перенесут эту новость Евгений Сидорович, Барон? Что станет с Валерией?.. Думать об этом было страшно.

Сзади подошла Аня, взяла его за плечи, потянула от окна.

— Пойдем поужинаем вдвоем. Чудной твой Обушков — пришел здоровым, ушел больным.

— В жизни, Анюта, почуднее случается… Есть я не хочу, — встряхнувшись, ответил Северцев.

Аня видела, что его расстроил не то приход, не то уход Обушкова, и с беспокойством наблюдала за ним. Она сполоснула рюмки, вытерла их, поставила на место. Михаил Васильевич ходил из угла в угол.

— Так со стола можно убирать? — тихо спросила Аня.

Он остановился, посмотрел куда-то мимо нее, кивнул головой. И, поняв, что обидел ее, подошел, поцеловал ее глаза. Они были мокрые и солоноватые. Ему стало жаль Аню. Все его неприятности придется переживать и ей. Хватит ли сил у нее? Ведь в такие передряги им еще никогда не случалось попадать… Видно, несчастье и вправду сближает людей, в эту минуту он даже почувствовал давно забытую нежность к Ане.

— Подожди меня, я должен побриться. Ведь у меня молодая жена!.. — сказал он.

Аня молча благодарно взглянула на него.

Но, начав бриться, согнувшись перед прилаженным над умывальником зеркальцем, он думал уже не о ней. Что делать в самую первую очередь? Что предпринять прежде всего? Как использовать эти, дарованные ему Обушковым, последние десять дней?.. Он утешал себя надеждой на то, что за такой срок можно сделать очень много… Необходимо немедленно связаться с Кругликовым! Рассказать все, просить помощи…

И только потом мысли его вернулись к Ане. А как же она?.. Скрыть от нее, оставить ее в неведении на десять суток? Все равно скоро она узнает. Зачем обманывать со?

Он смочил одеколоном помолодевшее лицо, пригладил щеткой упрямые волосы, погасил в кухне свет.

Когда он пришел в спальню, Аня уже лежала в постели. О чем-то неотвязно думая, смотрела в одну точку. Михаил Васильевич присел на край кровати, дотронулся рукой до ее волос, стал осторожно перебирать их пальцами.

Прижавшись к нему, она прошептала:

— Господи, даже не верится, что мы вместе! Всего двенадцатый час ночи — и ты уже дома, бритый, красивый, и никуда не спешишь…

Он погладил ее худенькое плечо.

— Тише, медведушка, у тебя руки как крюки!

— С этого самого дня, Анюта, я буду дома каждый вечер.

Она рассмеялась, погрозила пальцем:

— А как же твоя дорога? Бросишь ее?

Он помедлил с ответом.

— Ты права. То, о чем я тебе сказал, случится только через десять дней.

Аня уселась на кровати, поджав под себя ноги.

— Так я тебе и поверила!.. Кончится дорога, так рудник начнет переходить на открытые работы… Вижу я, ты что-то скрываешь, мой дорогой Михайла Топтыгин! Что у тебя запрятано?

Он взбил смятую подушку и, сделав торжественное лицо, перекрестился:

— Как на духу, вот тебе крест святой!..

Она обняла его и принялась заплетать его волосы в тоненькую косичку.

— Ага! Крестишься? Я же говорила, что ты дьячок. Только пальцы складываешь не так, как старообрядцы… — Она помолчала. — И хочется верить, да боюсь. Неужели это действительно возможно?.. И на курорт съездим?..

— Непременно съездим… Не было бы счастья, да, как говорится, несчастье помогло.

Все ее хорошее настроение вмиг улетучилось.

— Что такое, Миша?.. Да скажи же ты наконец, что у тебя стряслось! Какую новость привез Обушков? — допытывалась она.

Дольше молчать Михаил Васильевич не мог. Притянув к себе ее руку, он собрался с духом, сказал:

— Только договоримся, Анюта: слушать спокойно и — по возможности — не нервничать… Просто меня сняли с работы. Да! Забыл еще добавить: сняли не одного меня. А в компании, как ты знаешь, всегда веселей…

Страхом были полны ее глаза, когда она спросила:

— Тебя сняли?.. За что?!

— За непочтение к старшим. За своеволие. И прочее и прочее, и так далее и тому подобное.

Аня заплакала. Она плакала горько, как обиженный ребенок. Сквозь слезы причитала, уткнувшись лицом в подушку:

— Какое они имели право! Снимать тебя, который за работой забыл даже жену с сыном! Мы с Витюшкой понимали все и простили! Почему же они так подло обошлись с тобой?.. Это шкурник Птицын! Я знаю его штучки! Снять тебя! И за что?! За что же, в конце концов?!

Михаил Васильевич, не зная, как успокоить ее, принес стакан холодной воды. Она оттолкнула его руку и облила подушку. Он накапал в воду, оставшуюся на дне стакана, валерьянки. Она не оторвала головы от подушки, только крепче вцепилась в наволочку руками. Плечи ее дергались от рыданий.

Михаил Васильевич заговорил, стараясь, чтобы она его все-таки услышала:

— Поди разбери вас, женщин! То горевала, что мужа никогда не бывает дома, а теперь — извольте видеть! — проливает слезы из-за того, что он будет торчать дома каждый божий день… Радоваться надо, Анюта! Разве нет? Глупая ты моя…

Она приподняла голову. Лицо ее от слез было все в полосах. Она достала из-под подушки платок и, продолжая всхлипывать, высморкалась.

— Мне обидно, мне больно за тебя! Эти бездушные люди, канцеляристы, интриганы затоптали тебя в грязь! Они боялись тебя! Потому что ты сильнее их! Потому что ты лучше их работаешь!..

Михаил Васильевич, ладонью вытирая слезы на ее щеках, заговорил:

— Неприлично так хвалить собственного мужа… Ничего, все утрясется! Сначала я тоже растерялся — двадцать лет с гаком всегда в пример меня ставили, а тут взяли да и выгнали… Когда же поразмыслил малость, — выходит, жить еще можно! Я даже программу себе наметил: первым делом отдохну за все три года. Потом наймусь куда-нибудь в контору. Сяду за большой стол с зеленым сукном, начну приказы сочинять, формы разные, предписания и указания — благодать и, главное, никакой ответственности! И ты успокоишься, перестанешь ждать месяцами непутевого мужа. За сыном присмотрю. Как раз время. Буду жить только для семьи, как добропорядочный чиновник. Хочешь, Анна?

Наплакавшись, Аня успокоилась и тихо проговорила:

— Не будь хоть сейчас смешным.

Михаил Васильевич выпрямился.

— Хорошо. Сдаваться я не думаю. Теперь ты все знаешь. Кстати говоря, отстранены от работы еще Николаев, Барон и Малинина — они пострадали только из-за меня. Времени осталось мне очень мало, дорог каждый час, и я вынужден сейчас идти.

— Куда? — горько спросила Аня. Она села на кровати, натянула в рукава халат, зябко повела плечами.

— Встречусь с Кругликовым и сразу уеду на перевал. Скоро не жди. Вернусь, только когда закончим дорогу, — ответил Михаил Васильевич, глядя на темное окно.