Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Рудакова встречал Степанов. Они обнялись, расцеловались.

— Ты все такой же, не меняешься, — заметил Рудаков.

— Что ты, раньше я был молодым и красивым, а теперь остался только красивым, — пошутил Степанов, открывая перед гостем дверцу «Волги».

— Почти двадцать лет судьба сводит нас на разных широтах и меридианах Родины, — сказал Рудаков, усаживаясь в машину.

Степанов, извиняясь, отлучился: он поздоровался с четой молодоженов, усадил их в другую машину. Быстро вернувшись к Рудакову, сказал:

— Этим же пароходом приехал профессор Проворнов, мы сдаем государственной комиссии фабрику. Дела идут неплохо! — Вдруг он рассмеялся и добавил: — Вспомнил, что почти два года назад я мог бы стать на вечную стоянку в Москве!.. Но Лида говорит, что мне на роду написано быть вечным бродягой.

— И правильно сделал: аппаратная работа не сахар медович, — заметил Рудаков.

Со средней скоростью восемьдесят километров «Волга» мчалась на север по новой шоссейной дороге, плавно спускаясь и поднимаясь по ее полотну. Мелкая галька разлеталась в стороны из-под колес и, булькая, исчезала в обступившем дорогу болоте. Чахлый смешанный лес бежал рядом с машиной, обгоняя бело-черные столбики у обочины. Мелькали мосты, перекинутые через мелкие речушки, новые домики дорожных мастеров, заправочные станции, встречные МАЗы и КрАЗы. Два часа ночи, а светло, как днем. Летом здесь солнце на круглосуточной вахте.

— Как домашние дела? — спросил Сергей Иванович.

— По-старому. Светланка успешно окончила Зареченский институт, по распределению попала в Приморье. Лида задержалась с переездом из-за дочки, на днях приедет сюда.

— Ты знаешь, я зимой был у сына. Валентин работой доволен. Учится заочно. Кажется, перебродил, нашел себя. Женился недавно. Скоро я буду дедом, — рассказывал Сергей Иванович, посматривая по сторонам.

— Значит, твой сын повысит тебя в звании раньше, чем меня дочь…

Подъезжая к большому поселку, они услышали глухой мощный взрыв.

— На карьере руду рвут.

Ехали широкой, с четырехэтажными каменными зданиями, улицей. Рудаков увидел табличку на угловом доме: «Ленинградский проспект».

— На вечной мерзлоте стоят, — кивая в сторону каменных домов, с гордостью заметил Степанов.

Поворот — и машина покатила по улице из веселых, разноцветных деревянных домиков — розовых, желтых, голубых, как на детском рисунке. Миновав гостиницу, почту, остановилась у синего коттеджа.

Поднимаясь на деревянное крыльцо, Рудаков столкнулся с Северцевым.

— О, кого я вижу! С приездом, Сергей Иванович!

— Здравствуй, здравствуй, Михаил Васильевич.

На крыльцо вышел улыбающийся Филин и сам представился Рудакову. Сразу же стал начальственным тоном распекать Степанова:

— Плохо у вас, Виталий Петрович, с бытом! Вчера без вас я осмотрел поселок, и знаете, что я обнаружил на окраине? Палатки. А тут шестидесятиградусные морозы бывают, — печально улыбнулся Филин. — Мошкара и гнус… Осушение болот вокруг провести надо! Вода мутная. Озеленением улиц не занимаетесь, — перечислял он огрехи молодого поселка и выразительно поглядывал на секретаря обкома партии.

— Надеюсь, вы поможете нам, дополнительно выделите деньги на жилье, строительство насосной станции, механизмы, оборудование? Я заготовлю распоряжение за вашей подписью, — сказал Степанов.

— Давайте предложения. Я ничего подписывать не могу. Нужно посоветоваться в Москве, мы все решаем коллегиально, — поспешно ответил Филин.

Рудаков заметил, что Северцев и Филин не смотрят друг на друга, почти не разговаривают между собой, как говорится, не переваривают друг друга. Северцев не терпел своего начальника за то, что тот исподтишка пользовался запрещенными приемами, добиваясь нокаута строптивому подчиненному, а Филин бесился, видя, что его удары по Северцеву не достигали цели, и сам он получал от него хорошие оплеухи…

Северцев понимал, что симпатии и антипатии среди людей не в малой степени отражаются на деле, которому они служат.

Филин лично становился все более антипатичен Северцеву, но Северцев ради дела заставлял себя относиться к Филину так, будто он ничего не знает о нем и видит его первый раз в жизни.

Филин же ко всем вопросам подходил с позиций симпатий и антипатий, подгоняя все дела к личным интересам, которые теперь у него сводились к одному — подольше удержаться в начальничьем кресле.

Рудаков предполагал, что между Северцевым и Филиным предстоит стычка — они по-разному смотрели на пути развития алмазной отрасли. Рудаков знал, что министр предложил Филину рассмотреть этот вопрос на месте, и Рудаков решил даже принять в этом участие.

Степанов и Северцев понимающе переглянулись.

— Отдыхайте, Сергей Иванович, позже увидимся! — Северцев махнул рукой и вместе со Степановым пошел к машине.

— А вы куда направляетесь?

— В карьер, хочу посмотреть горные работы.

— Подожди, я тоже поеду!

— Отдыхай, еще успеешь, — сказал Степанов.

Но Рудаков, оставив на крылечке дома чемодан, догнал их.

Веселая улица перешла в бетонное шоссе. Через несколько минут подъехали к огромному карьеру.

Спускаясь в глубь земли, четко вырисовывались рабочие горизонты, уступы с буровыми вышками и огромными экскаваторами. На въездных траншеях сердито рычали мощные самосвалы. Рудаков заметил по часам: через каждые две-три минуты они один за другим проезжали мимо «газика», увозя на обогатительные фабрики алмазную руду. В карьере было безлюдно, и в то же время, как было известно Рудакову, здесь уже добывались многие миллионы тонн руды и породы.

Рудаков и Северцев пошли вниз по выездной траншее, к огромному железному гусю, хватавшему двенадцатикубовым клювом голубоватую руду и бросавшему ее в семидесятитонный самосвал. У экскаватора же стоял Степанов и о чем-то переговаривался с бульдозеристом.

— Доллары экскаватором черпаем! — крикнул Степанов, когда к нему подошли Рудаков с Северцевым.

Глядя снизу на поднимающийся уступами огромный цирк карьера, Северцев сказал Рудакову:

— Молодец Степанов, быстро раскочегарил стройку! Вспоминаю, как было ему трудно браться за незнакомое дело… Подобного опыта в стране вообще не было! А рассчитывать на опыт Запада не приходилось. И знаете, Сергей Иванович, почему прежде всего? Именно вот в этом деле… Ведь суть-то в том, что особенности наших алмазных месторождений и своеобразие их руд не позволили использовать практику мировой алмазной промышленности даже приближенно!

Рудаков нагнулся, поднял кусок голубой руды, повертел в руках. Увидел мутно-белое пятнышко, поцарапал ногтем.

— Алмаз?

Северцев взглянул и, утвердительно качнув головой, продолжал: