Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Шумно включая скорость, рыжий Иван успел еще крикнуть, что практиканты геологи сегодня получили задание взять пробы на хвостах новой драги, она отсюда километров пять…

Виктор вдруг задумался: а следует ли все-таки тащиться туда без дела, только затем, чтобы повидать ее? Решил было уехать в поселок. Но колебания были недолги. Он зашагал прямой тропой от карьера к дражному полигону.

Моросил противный осенний дождь, стекал каплями с плаща, глина налипала на ботинки, мешала идти. Вокруг стоял туман, неподвижный и упорный, словно дым в курилке. Виктор оглянулся — от карьера не осталось и следа, все исчезло, или притаилось где-то, или никогда не существовало вовсе. В тумане процокали лошадиные копыта и затихли впереди. Виктор подумал, что, верно, это Пихтачев верхом возвращается в свою бригаду.

Туман в лесу поднялся, Виктор стал различать тропу, обступившие его стволы кедров и пихт. Вот из драного тумана проступили синие горы, и Виктор с благоговейным удивлением глядел на них. Послышался скрежет металла о камень. Виктор сообразил, что драга близко. Из тумана выступила избушка, крытая тесом, около нее на сваленном кедре с необрубленными ветками сидели рабочие. Их собралось человек двадцать, они громко галдели — кого-то ругали.

Дражники были, как солдаты, в одинаковой одежде — резиновых, с высокими голенищами, сапогах, брезентовых брюках и куртках, фибровых горняцких касках. Одним лишь отличались они друг от друга — бородами. Тут были и седые, и огненно-рыжие, и козлиные, и лопатами…

В центре восседал Пихтачев. Перед ним стоял навытяжку сутулый Варфоломей. На шее старика торчал ярко-полосатый добротный шарф.

Пихтачев заметил Виктора, кивнул ему головой. Галдеж прекратился, все обернулись в сторону подошедшего.

— Причаливай, причаливай, гостем будешь! — пригласил Павел Алексеевич.

— Хотел бы драгу посмотреть, — придумал Виктор оправдание своему приходу.

— Это можно. Только погоди чуток. У нас тут свой трибунал заседает. Судим прогульщика, — пояснил Пихтачев.

— Точнее — товарищеский суд у вас, — подсказал Виктор.

— Он самый, — согласился Пихтачев.

И снова обратился к подсудимому:

— Ты сколько раз нам, друг ты мой Варфоломей, слово давал не хлебать на работе? А?

Вокруг опять загалдели. Послышались реплики:

— Тыщу раз.

— Ково там тыщу, мильён!

— И все до первого аршина водки.

— Что это за новая Мера для водки? — не удержался от вопроса Виктор.

— В аршине пятнадцать стопок по сто грамм шеренгой, — пояснил Пихтачев.

И, подняв руку, мигом установил тишину.

— Драга всю ночь простояла в субботу. Знаешь, сколько золота недодала?

Варфоломей молчал, склонив голову набок.

— Сказывай: с кем пил, кто тебе заморский шарф вырешил? — допытывался молодой рыжий бородач.

Варфоломей молчал, зыркая по сторонам глазами.

— Немец с ружейной фамилией, что буровой станок осматривал! Право слово, он! Я сам своими зенками видел, как он с Варфоломеем от Машки еле плелся ночью! — наседал рыжий.

— Верно, Зауэр. Он самый… Кто говорить про Варфоломея желает? — спросил Павел Алексеевич.

Дражники опять зашумели, перебивая друг друга:

— Знаем мы его сто лет, чего говорить о нем!

— Доброго не скажешь, решать давайте!

— Гнать его под зад коленкой!

— Хватит жевать онучу, заболтались лишку…

— Колготимся впустую.

— Давай приговор, и все тут!

— Слышал, что народ о тебе думает? Ну, говори, Варфоломей. Тебе последнее слово, — объявил Пихтачев.

Подсудимый осоловело захлопал глазами. И по-прежнему молчал.

— Ему небось кляп в глотку забили, — засмеялся рыжий.

— Ты что на меня матерщинными глазами смотришь?! Отвечай, когда начальство велит! — заорал Пихтачев.

Варфоломей через силу проговорил:

— Утык получился, верно. Немножко себе вчера позволил. Но нет такого права, чтобы без бумажки-акта, значит, постановлять. Расследовать надо, обратно, профсоюз спросить обязаны, инструкция есть такая. Газеты, обратно, читать надо… про чуткое отношение…

— Ишь ты… грамотей! — заметил Пихтачев.

— Все знает, прямо, как его… макулатурный работник, — поддакнул рыжий бородач.

— Какой? Какой? — снова не утерпев, переспросил Виктор.

Бородач растерянно посмотрел на Пихтачева, и тот за него ответил:

— По-вашему, значит — номенклатурный.

Виктор засмеялся, засмеялись и рабочие. А громче всех гоготал Варфоломей.

— У нас нет времени с тобой валандаться, на смену пора, золото добывать нужно. Так, значит, какое, народ, решение пропишем? — громко спросил Пихтачев.

— Премии нас лишил, окаянный! Вывезти шайтана на тачке!

— Верно! Кончать с нахлебником! Времена другие ноне подошли! — кричали со всех сторон.

Пихтачев поднялся. Подошел к Варфоломею.

— Считай — тебя нету. Это как бы зачерпнуть кружкой воды в пруду: никто и не заметит… Ребята, тащите тачку! — распорядился Павел Алексеевич.

Виктор встал, хотел пойти на драгу, считая, что необычный суд окончен. Но Пихтачев задержал его:

— Сиди до конца нашего приискательского суда. Потом в столице расскажешь про него. У вас в Москве нахлебников-то, я так смекаю, не меньше, чем в тайге! — закончил он под одобрительный смешок бородачей.

Двое стариков привезли тачку с железным колесом, на которой возили всякий мусор. Ее остановили перед Варфоломеем, и Пихтачев скомандовал:

— Ишь, дрожишь дрожмя, змея подколодная! А ну, садись!

— Алексеич, а мы за это самое не схлопочем?.. — с опаской спросил белый как лунь старик.

— Не боись! На Южном прииске я своими руками вывез одного такого паразита, — успокоил Пихтачев.

— Отвечать будешь, Алексеич. Ты ведь старшинка у нас временный, вроде Керенского. Ты такой же работяга, как мы, — насмешливо оглядев Пихтачева, предостерег Варфоломей.

Павел Алексеевич вскочил на валежину и, дернув Варфоломея за цветастый шарф, уже истошным голосом заорал:

— По-твоему, значит, работяга хуже чина какого, что портки в конторе протирает?! Да тебе известно, варнаку, что у меня образование незаконченное низшее, два класса церковноприходской школы прослушал? А подучи меня еще самую малость, я бы, может, директором стал. Ясно?

— Ково там дирехтором — министром! — поддержал рыжий.

Варфоломей, презрительно скривив лицо, буркнул:

— Верно, два класса. Только на двоих с братом.

Чтобы закончить затянувшийся с ним разговор, Павел Алексеевич зло бросил:

— Если бы я имел такую голову, как у тебя, я бы на ней сидел. Ясно?

Пихтачев подал рукою знак — в тачку! Варфоломей стал упираться, толкнул какого-то старика, но Пихтачев усмирил его одним свирепым взглядом. Варфоломей сел в тачку, неуклюже задрав длинные ноги на ее борта. Под громкое улюлюканье его повезли к дражному разрезу, заполненному мутно-желтой водой. Здесь тачку остановили, и Пихтачев назидательно сказал: