Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

— Рассказ, уважаемый Никифор Степанович, по-моему, очень сильный. Правдиво отражает быт и нравы лесничих. Позволю себе сделать автору только одно критическое замечание, вернее — задать ему вопрос… Извини, но ты сам просил об этом. Я, например, не совсем уловил: почему именно порывает молодая героиня с любимым?

— Он подонок и алкаш, ее любимый. Разве герой нашего времени таков? Разве ему мы, молодежь, должны подражать? — спросила Светлана и с недоумением взглянула на автора.

Тот ответил не сразу, продолжая безразлично рассматривать пол:

— Никто не понимает меня. Я не хочу примитивно учить кого бы то ни было, а хочу просто свободно мыслить и любить своих героев. — Борзовский обиделся и умолк.

Пухов предложил выпить за творческие удачи.

— Лучше за любовь, — перебил его Борзовский и натужно улыбнулся Светлане.

— А с чем ее едят, эту любовь? — чавкая, поинтересовался Пухов и добавил: — Я лично сторонник сексуальной революции.

— А что скажешь ты, Светлана, о любви?

— Здесь не место и не время говорить об этом. Думаю, что любовь дана не всякому, — поднимаясь со стула, ответила Светлана, она сожалела о зря потраченном времени и мысленно ругала Валентина за его приглашение на встречу со «знаменитым писателем».

Она шепнула Валентину: «Пошли отсюда». Он тихо ответил: «Сейчас пойдем». Пухов крикнул:

— Кончайте интим, идите в массы! — и включил магнитофон.

Модные ритмы сменяли друг друга, и Борзовский пригласил Светлану на танец. Она отказалась — ей уже нужно было уходить — и стала собираться. Обиженный Борзовский с кислой миной на лице в одиночестве встал у окна и, заложив за спину руки, покачивался, поднимаясь и опускаясь на носках. Все произошло внезапно. Обозленный Пухов бесцеремонно схватил Светлану за руку и насильно потащил танцевать, сильно прижал ее к себе, тяжело дыша в лицо перегаром.

— Отпусти меня, я не хочу с тобой танцевать, — высвобождаясь из его рук, сказала Светлана.

Но он еще крепче прижал ее к себе, легко приподнял и смачно поцеловал в губы.

Валентин бросился к Пухову, дернул его за руку, и когда тот ослабил свои объятия, Светлана высвободила правую руку и наотмашь ударила обидчика по щеке.

— Эта пижонесса избила меня, как самого паршивого пса, — растирая щеку рукой, бросил Пухов.

— Альберт, ты должен извиниться, — сказал Борзовский, но Пухов показал ему кулак и прошипел:

— Ты что ерзаешь, как клоп под одеялом? Гляди, раздавлю!

— Или ты, подонок, сейчас же извинишься, или я исполосую тебя, как…

Валентин, не договорив, сорвал со стены висевшую на гвозде старую кожаную плетку и двинулся к Пухову. Тот медленно отступал от Валентина. Валентин увидел в его всегда наглых глазах растерянность, потом она сменилась страхом, обыкновенным страхом. Припертый к стене Пухов внезапно рухнул на колени и, паясничая, запросил нижайшего прощения у прекрасной Дульцинеи.

Светлана сдернула с вешалки свой плащ и выскочила из дома. Когда захлопнулась дверь за Валентином, Борзовский прокричал ему вслед:

— Дуй, апостол, попутного тебе ветра! — и в бессильной злобе грязно выругался.

— Шерсть у тебя на загривке улеглась? Плюнь ты на этого дурака, и давай выпьем за твои литературные успехи, — предложил Пухов.

— Презренного металла привез? — деловито поинтересовался Борзовский.

Пухов выпил, закусил колбасой и лишь после этого утвердительно кивнул.

— Почем?

— Десятка грамм.

— Помереть можно! Красная цена — пятерка! — воскликнул Борзовский.

Он поднялся со стула и потянулся к зонту.

— Помни, мы с тобой одной веревочкой связаны, — угрожающе предупредил он, но Пухов молчал, уставившись тяжелым взглядом на глиняную собаку, и думал о своем. Думы его были горькими: из института выгнали, гонит его и Малявка из этой хаты, и только в казенном доме, наверное, ждут его… Нужно бежать из Зареченска на Алтай, к отцу, но вначале следует набить мошну, его духовный наставник Борзовский сам не забывает же об этом.

— Окончательная цена шесть, — услышал он новое предложение Борзовского.

— Не пойдет, — ответил Пухов и вновь потянулся к бутылке.

— Мои дантисты больше семи не платят, — ответил Борзовский и направился к двери.

У порога остановился, ожидая, что Пухов задержит его, но тот даже не повернул головы и затянул частушку:

— Замолчи! Семь! — крикнул Борзовский, и когда Пухов не ответил, он вышел в сени, громко хлопнув дверью. Постоял, ожидая, что Пухов проводит его, и, не дождавшись, вернулся в дом: без золота он не мог возвращаться в Москву.

Хозяин сидел в той же позе, глядя в выпученные глаза пятнистой собаки.

— Восемь — это мое последнее слово, Альберт, прошу тебя, не скупись, — умоляюще проговорил Борзовский, вновь присаживаясь к столу.

— Сам ты жлоб, пристал как банный лист. Надоел ты мне, бери и мотай отсюда, скоро Малявка вернется, — махнув рукой, ответил Пухов.

Он достал из дубового комода аптекарские весы с костяными чашечками и разновески. Подошел к порогу и стал топтаться, словно пьяница у двери кабака, не решаясь ни войти, ни остаться. Потом нагнулся и, найдя под порогом кольцо на крышке подпола, резко дернул его на себя. Борзовский заметил, что из темноты подпола выпирали ржавые острия вил, по его коже пробежали мурашки.

— Зачем это? — испуганно спросил он.

— Чтобы непрошеные гости не шарили без меня, — осторожно спускаясь в подпол, ответил Пухов.

Вскоре он вылез, держа в руке грязный пузырек, выдернул из него деревянную затычку и высыпал на костяную чашечку горку тусклого желтого песка.

— Проба девяностая, товар богатый. Сколько возьмешь?

— Денег у меня только на сто граммов, поверишь в долг — возьму в три раза больше, — не отрывая глаз от золотой кучки, предложил Борзовский.

— Нет, только под наличные, — ответил хозяин и поставил на другую костяную чашечку медные гирьки.

Борзовский снял одну — пятьдесят граммов, проверил остальные — две по двадцать и две по пять — и поставил их обратно на чашечку. Пухов поднял пальцем крючок весов, гирьки перевесили золото. Осторожно досыпал из пузырька, золотая горка стала выше и шире. Теперь перетянуло золото. Пухов взял щепотку желтого песка, но Борзовский схватил его за руку.

— Не трогай, это на поход. — И стал отсчитывать деньги. Потом выдернул из зонта ручку, вытащил металлическую капсулу, отвернул на ней крышку и всыпал в капсулу золотой песок. Прикрутив ручку зонта и небрежно сказав хозяину: — Чао, — Борзовский поспешно удалился.

Пухов только успел убрать золотой пузырек, как пришла Малявка — маленькая девица в мини-юбке, с огромной вороной прической и синевой вокруг глаз.