Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Он спешил к Светлане, о которой часто думал там, на практике. В разлуке с ней он впервые отчетливо понял, что она занимает в его жизни совсем особое место. Светлана сильная, гордая — достоин ли он ее любви? Все твердят: любовь, любовь. А какая она? — задал себе вопрос Валентин. Он помнил, что сказал о ней отец, а мачеха утверждает, что любовь приходит тогда, когда один человек открывает в другом человеке то, чего до сей поры не замечал, ну, ничегошеньки, открывает в нем то богатство, о котором не подозревал и сам-то этот богач. А Светлана говорит, что любовь — чудо, и, как всякое чудо, она необъяснима. Это чудо приходит почти к каждому из нас, но не каждый бывает подготовлен, чтобы принять и осознать своевременно всю ценность этого дара, потому и любить дано не всякому. Вот и пойми, какая она, эта любовь.

Его кто-то окликнул. Обернувшись, он увидел Альберта Пухова.

— И ты приехал? Привет от бывшего студента! — небрежно бросил тот, машинально стряхивая ладонью табачный пепел со своего нового вельветового костюма — желтоватого пиджака и темно-зеленых брюк.

— Исключили? — спросил Валентин.

— Отчислили за неуспеваемость: четыре «хвоста», из них два старых, прошлогодних, плюс бегство с практики. Нужна твоя помощь, старик.

Они остановились, облокотившись на каменный барьер.

— Чем я могу тебе помочь?

— Попроси своего предка замолвить за меня словечко. Хочу войти в семейство позвоночников.

— Какое семейство? — не понял Валентин.

— Будто не знаешь! Так зовут ребят, которые попадают в институт по звонкам, — снисходительно пояснил Пухов.

— Этого я сделать не могу. Отец не станет меня слушать. К тому же у меня тоже один «хвост», еще придется сдавать после практики.

— Ясненько, старик. За себя не бойся: тебя-то не исключат, пока твой пахан первый секретарь горкома партии. Ректор у нас знает, как жить и как выть. — Альберт ловко, далеко сплюнул в реку.

— Потом отец сегодня улетает в Москву, вызывают в ЦК, наверно, он уйдет из горкома, — отговаривался Валентин.

— Ясненько, старик, сдрейфил. Еще вспомните обо мне: кто теперь в вашей футбольной команде капитаном будет?..

Валентин пожал плечами.

— Тоска в полоску. Отколоть что-то надо. Пошли ко мне, будет модный писатель из Москвы, он сейчас здесь, чудный парень, мой кореш. Может, еще кто зайдет, порезвимся на сходбище, — обдав Валентина винным перегаром, предложил Пухов.

— Не могу, я иду к Светланке, — отказался Валентин.

— Не шизи, зря обиваешь пороги, эта идейная цаца на тебя чхает. С писателем познакомлю. — Пухов безразлично что-то насвистывал.

— Сам ты шизик. А что он написал, этот писатель, какие у него книжки? Ты хоть название скажи, а то разговор зайдет — неудобно, если не читали.

— Написал он много. Но пока его не печатают. Пишет с душком, на любителя. А там, — Пухов кивнул вверх, — признают только свежее варево.

Больше возражать Валентин не стал, ему хотелось познакомиться с живым писателем, такое не часто случается.

— Ладно, бегу за Светланкой, жди нас.

Водитель троллейбуса объявил: «Конечная остановка — «Подгорная улица». Валентин вышел вслед за Светланой, любезно пропустив вперед себя старушку. Он огляделся — асфальтированный круг, на котором пустые троллейбусы ждали отправки в рейс, большой транспарант «Превратим Зареченск в образцовый город». Узкие улочки, приземистые одноэтажные домики за сплошными высокими заборами, деревянные тротуары сохранили еще облик старого губернского города.

Светлана и Валентин дошли до обрыва, внизу плескалась темная река, тоскливо поскрипывала лодочная цепь. За густыми деревьями появился домик с резными петухами на фронтоне. Валентин открыл калитку, прошел мимо облетевших кустов сирени, которые безжалостно трепал ветер, и, войдя в темные сени, прислушался, потом постучал в обитую дерматином дверь, распахнул ее.

В комнате за дубовым круглым столом, облаченный в шорты и тельняшку, сидел Пухов. Он кивнул Светлане, отодвинул на край стола грязную посуду, сполоснул у железного рукомойника два граненых стакана и откупорил поллитровку. Зябко поежившись, разлил водку в стаканы, нарезал колбасы, разломил пополам калач.

Валентин смотрел на него с сожалением — опухшее лицо, мутные глаза, очевидно в последнее время Пухов много пил.

— Будем, — наливая себе в железную кружку водку, предложил Пухов.

Но Светлана брезгливо отодвинула стакан. Валентин отрицательно покачал головой.

— Где же знаменитость? — спросил он.

Кто-то постучал в дверь, на пороге появился невысокий брюнет лет тридцати с аккуратной бородкой-шкиперкой. Он был в очках с толстой роговой оправой.

— Прошу любить и жаловать! Писатель, критик, литературовед Никифор Степанович Борзовский, — представил вошедшего Пухов. — Вот это мой друг Валентин — однокашник по институту и однокомандник по футболу. Светлана, его подруга.

Пухов взял у гостя зонт и прислонил к подзеркальному столику, на котором стояла глиняная пятнистая собака с розовой пастью.

— Очень приятно… Очень приятно… — Борзовский пожал руку Валентину.

— Я приятно удивлен, встретив здесь такую красавицу, — галантно кланяясь Светлане, ворковал Борзовский.

— Как дела? — без всякого интереса спросил Пухов.

— Написал новый рассказ, но не уверен, что опубликуют. Ты же знаешь, дорогой Альберт, я писатель по призванию, а по профессии корректор в газете. Мои произведения все еще никто не печатает. Для власть имущих я слишком левый, — поглаживая шкиперскую бородку, ответил Борзовский и вздохнул.

— Прочтите, пожалуйста, ваш новый рассказ, — попросил Валентин.

Борзовский уселся в старое плюшевое кресло и положил на стол небольшую стопку исписанных листов. Пухов, держа в руке стакан водки, сел на измятую постель. Валентин прислонился спиной к стене. Светлана опустилась на кривобокий стул.

— Маленькое предисловие: этот рассказ о молодом лесничем и его подружке написан мной на даче — так сказать, прямо на производстве, — откашливаясь, предупредил Борзовский.

Читал он нараспев, поэтому каждая страница казалась еще длиннее. Вначале слушатели были внимательны, вскоре стали переглядываться и перемигиваться, а потом сосредоточились на том, чтобы попытаться подсмотреть, насколько толста рукопись.

Борзовский, продолжая читать, уже и сам заглядывал, сколько еще осталось страниц. Наконец он умолк и некоторое время сидел согнувшись, глядя в пол. Потом сказал:

— Ну, друзья, теперь жду вашего беспощадного суда!

Наступило молчание. Светлана сосредоточенно глядела в окно. Пухов взглядом взывал к Валентину, но тот сделал вид, что не замечает этого. Тогда Пухов шагнул на середину комнаты: