Василий Золотов - Меж крутых бережков

У Фени защемило сердце от нехороших предчувствий.

— Что же с ним делать, списать, наверное, придется, — почесывая карандашом за ухом, процедил сквозь зубы неразговорчивый счетовод. — В расход — пока не сдох.

Около телят крутятся ребятишки, смотрят в большие испуганные Фенины глаза, спрашивают:

— Его зарежут?

Ничего не ответила она, только нахмурилась.

— Не дадим резать, не дадим! Мы ухаживать за ним будем! — закричали в один голос школьники.

С тех пор так и повелось: каждый день после занятий вваливаются в сарай шумной оравой — кто клетки мыть, кто подбелить стены, кто опилками пол посыпать, а Черчиллю каждый приносит в кармане по куску черного хлеба с солью. Вертится ребятня около ветеринара, подсматривает, как надо делать перевязку.

Но вот школьники ушли, и все в сарае притихло. Феня стоит над клеткой больного бычка, прислушивается к тяжелым вздохам. «Поспал бы…» — шепчет она. И бычок, будто понимая ее, утыкается мордой в солому, вытягивает шею, больная нога вздрагивает. Бессловесна скотина, а кого не растрогает. Видела Феня, как девчонки-шестиклассницы поглаживали Черчилля, приговаривая что-то, успокаивали, наверно. Вот какая ребятня эта! Феня взяла геометрию и решила, пока есть свободное время, поучить урок — теоремы одна другой труднее. Только села за книгу — в дверь стук.

— Феняшка, скорей, ой скорей! — услышала она нетерпеливый голос Егорки. Брат так барабанил, будто за ним гнались сто собак.

Феня давно не виделась с братишкой, соскучилась, обрадованная, открыла дверь.

— Расстегивай быстрее! — крикнул он, влетая в сарай.

— Да что расстегивать-то?

— Полушубок, вот что!

У Егорки, видно, не хватило сил сдерживаться. Феня как можно скорей распахнула полушубок.

— Ну?

— Ну, ну! Тут все пузо сжег, а она еще нукает! — сердито заговорил мальчик, вынимая из-под рубахи горячий пирог с капустой. На Феню пахнуло чем-то домашним…

— Да как же это ты?..

— А вот тебе и «как же»: мамка велела снести пирог тебе, а тятька в избу входит, ну, я пирог под рубаху и айда. Он хоть и вкусный, а жжется, еле добег.

Феня рассмеялась, а потом, вспомнив про Егоркин живот, сказала:

— Давай посмотрим, что у тебя тут, — и приподняла рубашку: живот покраснел. — Ничего, до свадьбы заживет, мы вот его сейчас лекарством помажем.

Феня достала баночку с вазелином.

— Это же телячье лекарство! — фыркнул Егорка.

Феня улыбнулась:

— Оно и тебе, Егорушка, поможет.

Она была рада, что Егорка не забывает ее. Мать тоже нет-нет да и пришлет что-нибудь. Как-то на днях, поздно вечером, принесла в дом к Матрене Фенины платья, присела на лавку вместе с Матреной, поплакала. Да, тяжеленько жить рядом с матерью, братишкой и сестренкой и не зайти к ним. Белоголовая топтушка… Пожалуй, Феня никого так нежно не любит, как Машу. Спрашивая что-либо, она всегда вместо «можно» произносит, уморительно картавя: «Моня?»

Феня задумалась, а Егорка, воспользовавшись минутой, подошел к телятам. Любопытные бычки и телочки полезли целоваться, стали обнюхивать Егоркину шапку. Егорка захохотал:

— Вот чудные!

Феня услышала Егоркин смех и как бы очнулась.

— Ты чего там?

Егорка не ответил, достал из кармана губную гармошку и только хотел сыграть для телят что-нибудь веселое, как дверь сарая отворилась, и вошел тракторист Лешка Седов.

— Здорово бывали, — пробасил он и, оглядевшись вокруг, воскликнул: — Черт возьми, с виду сарай как сарай, а тут дворец: чистота и теплота. В такой хоромине и посидеть не мешает. Ба, да тут и учебники, может, школа открылась?

— Здравствуй, — ответила Феня. — Зачем пожаловал?

Лешка протянул ей бумажку и сказал:

— Говорят, что у тебя Черчилль заболел, так вот трактористы не возражают скушать его. Ясненько? — улыбнувшись, присел он на лавку, положил рядом с собой рукавицы.

Феня нахмурилась и покраснела, потом подошла к Егорке, что-то шепнула на ухо, и тот быстро выскочил из телятника. А Феня, чтобы выгадать время, крикнула:

— Уходи отсюда сейчас же, нечего тут рассиживаться, на улице накуришься! Глянь, сколько грязищи приволок.

Лешка, ворча и отплевываясь, шагнул во двор, потоптался в чавкающей жиже и задымил со злости так, что искры полетели по ветру.

А Егорка тем временем сломя голову несся к школе — полушубок расстегнулся, шапка на затылке… Едва перевел дух, взбегая на школьную лестницу.

В десятом классе шел урок литературы. Егорка понимал, что звонка ждать нельзя — Феняшка с Лешкой не справится, и Черчилля уведут. Он открыл дверь и обрадовался, увидев знакомое лицо Ивана Павловича.

— Быка режут! Трактористы телят хотят поесть! — заорал Егорка.

В классе раздался дружный хохот.

Иван Павлович подошел к мальчику.

— Тебя кто послал? — спросил он и, посмотрев на Егорку, заметил, что тот весь потный. — Да ты что так запыхался?

— Феня приказала рысью — одна нога тут, другая там. За ребятами я, — серьезно ответил Егорка. — Еще надо бежать за дядей Сашей.

— Ты объясни, что случилось. — Иван Павлович уже не сердился: урок сорван, а Феня зря шум подымать не будет.

Егорка, сбиваясь и захлебываясь, стал рассказывать о том, как пришел в сарай Лешка Седов с веревкой в руках и начал требовать Феняшкиного любимого бычка, вот она и послала.

Ребята зашумели. До конца урока осталось всего минут пять, урок был последним, Иван Павлович разрешил ученикам идти на ферму, а сам заторопился в правление узнать, в чем дело. Ведь совсем недавно было принято решение о том, чтобы сохранить молодняк, а тут на тебе: племенной бычок — и на питание трактористам!

Пока школьные коридоры гудели от Егоркиных вестей, Феня стояла на пороге сарая, стараясь не пропустить Лешку в телятник.

— Не дам я тебе бычка, Лешка, не дам! — широко раскинув руки, сердито говорила она.

Странно: сколько в прошлом году и в позапрошлом порезали телят для трактористов во время посевной — и никто слова не сказал, а тут с чего бы это?

Вскоре показался ветеринар, шел он к сараю крупным, напористым шагом. Егорка едва успевал семенить за ним. Лешка в это время ретировался от порога. Возле Фени толпились прибежавшие школьники.

— Ты понимаешь, — пожаловался Лешка подошедшему ветеринару, — прихожу к ней по-хорошему, а она за вилы. Мое дело сторона — у меня распоряжение.

— Дай-ка его сюда.

— Вон начальница забрала.

Ветеринар подошел к Фене, стал успокаивать:

— Не волнуйся, Феня, разберемся.

А она дрожащим от обиды голосом прошептала:

— Разберемся… Вы хоть и разберетесь, а теленка все равно не отдам: бычок племенной, подумаешь, немножко захромал, да он уж почти не хромает.

У сарая остановился Иван Гаврилов с уздечкой в руках. Лешка, ища в нем единомышленника, ворчал: