Василий Золотов - Земля горячая

Мои размышления прервал капитан:

— Товарищ инженер, видите плот?

Я смотрела на стрежень — мы шли почти рядом с плотом. Но это уже и не плот, а так, какие-то жалкие остатки от плота: большинство бревен, оторвавшись, давно ушли вниз по реке.

— Его что, разобрали? — спросила я у капитана.

— Какое там! Сам развалился. Теперь лови бревнышки где-нибудь в океане, а то и у нас — на берегу в Усть-Гремучем. Вы ходили когда-нибудь по морской стороне кошки?

— А как же, это мое излюбленное место для прогулок!

— И конечно, обратили внимание, что люди собирают бревна?

— Да, но мне и в голову не приходило, что эти бревна из распавшихся плотов.

— А себе не готовили дровишек на зиму?

— Еще бы! Две машины каменной березы привезла!

Капитан рассмеялся:

— Значит, вы так и не приспособились к камчатскому житью, раз дрова выписываете, а не заготавливаете сами.

Я пожала плечами.

Капитан, снисходительно улыбаясь, пояснил:

— Я шучу, конечно, но в этой шутке горькая правда. Весь поселок — и портовики, и рыбаки — снабжается дровами… с океана. Прибьет бревно приливом, распилят его, высушат — и пожалуйста, топите, дрова бесплатные. А ведь все это — «бывшие» плоты…

Капитан не закончил разговора — мы подходили к пристани. Пришвартовались, сдали баржу и налегке пошли за плотом.

После однообразных зарослей болотного кустарника горы показались мне дивом дивным. Меня взволновали их суровые громады, непостижимая глубина неба над ними. Солнце постепенно тонуло в багровом углище заката. Теневая сторона хребта с крупными черными строгими скалами маячила передо мной грозной стеной. Всюду виднелись следы руин, следы давнишних разрушений. Было в этой картине что-то тревожное.

Берега Гремучей поздней осенью выглядели мрачновато. Зелень как-то пожухла, пожелтела, и совсем не хотелось уже стоять на палубе и любоваться тайгой и сопками. Продрогнув, я спустилась в теплый матросский кубрик и занялась чтением. Данные о застрявших плотах обещал сообщить мне капитан. Я подумала о том, что зря не послушалась Шуры и Игоря и пошла в этот рейс. Но вдруг хлопнула дверь и в кубрик по трапу спустился Валентин. Остановившись возле меня, он спросил глухо:

— Все читаешь?

— Да, все читаю. А что?

Он ухмыльнулся.

— Да так… Ничего… — Потом, помолчав немного, тихо спросил: — Ну, ты как живешь?..

— Представь себе — неплохо!

И снова воцарилось неловкое молчание.

— Скажи, а как же будет с ребенком?

Я растерялась. Вот уж такого вопроса никак не ожидала! Поэтому я ответила резко:

— Тебе нечего беспокоиться — ребенок не твой…

— Что?.. Не мой? А чей же, чей?.. — закричал он.

— Мой! Понятно тебе? Мой!

Не знаю, понял ли меня Валентин, но он, скрипнув зубами, шагнул к трапу и с силой захлопнул за собой дверь. В эту минуту я даже немного пожалела его. Может быть, не следовало говорить с ним так резко? Но неожиданный вопрос его, признаться, застал меня врасплох. Я снова принялась за книгу, но читать уже не могла. Матрос, принесший мне чаю, сказал:

— Спать можете на любой койке. Все, кроме вахтенных, сойдут на берег, так что вы одна останетесь. Можете закрыться, тут есть защелка.

Но спать мне тоже не хотелось. Я вышла на палубу.

Валентин стоял у фальшборта, ко мне спиной. Спина его была неестественно прямой, напряженной: я поняла, спина как бы смотрела на меня и кричала: «Зачем пришла ты, ну зачем? Уйди!» Плечи Валентина умоляли: «Не тревожь, не мучь ты меня…» Где-то вдалеке звенела песня.

Я прислушалась к тонким детским голосам: ребята пели слаженно, — наверно, шли строем. Мимо катера пронеслось какое-то судно, — наверное, рыбацкий баркас… Песня все удалялась и удалялась. Стало прохладно, и я пошла в кубрик.

…Проснулась от стука мотора. Выйдя на палубу, прошла к корме: позади тащился громоздкий плот. Река Гремучая, будто огромная синекрылая птица, летела мимо нас, а по берегам высилась тайга, ветер бил в лицо, и кругом царила дремучая тишь. Тайга молчала, сопки молчали. Тишина…

— Что случилось? — услышала я встревоженный голос капитана.

Прошло немного времени, и из машинного отделения вылез Валентин.

— Испортился масляный фильтр…

Капитан присвистнул.

Сзади тихо плескался плот. Я смотрела на капитана и Валентина. Они молча закурили. В их молчании было что-то тревожное. Валентин вдруг швырнул в воду начатую папиросу и глухо сказал:

— Вот досада!..

Капитан выругался.

— Теперь придется загорать, пока какой-нибудь катер не пройдет мимо. Пересядем, слетаем на Пристань или в порт. Тьфу! — сплюнул он. — Положеньице!

Эти слова заставили меня с ужасом подумать: «Опоздаю на работу! Уж кто-кто, а Булатов воспользуется случаем свести со мной счеты. И дернул же меня черт пойти по Гремучей в такое время!»

— Скажите, а нам долго придется ждать? — спросила я у капитана.

— Кто знает? — пожал он плечами. — Может, сейчас кто-нибудь вынырнет из-за сопки, а может, и до пассажирского просидим…

— А когда пассажирский будет?

— Через двое суток. Послушай, Валентин, — обратился он к Пересядько, — где-то тут недалеко отделение совхоза?

— Километрах в десяти, но мастерских там нет. Эх, была не была! — крикнул он вдруг и с какой-то отчаянной решимостью бросил рукавицы на палубу. — Сбегаю-ка я в совхоз. Не может быть, чтобы ничего там подходящего для нас не нашлось.

И, не дожидаясь, что ответит капитан, юркнул в машинное отделение. Минут через пять Валентин выбрался оттуда в ватнике и сапогах.

— Ни пуха ни пера тебе! — крикнул ему вслед капитан.

Сбежав по трапу на берег, Валентин вскоре исчез за росшими вдали деревьями. Матросы и капитан занялись ловлей рыбы, а я снова пошла в кубрик читать. Читала долго, пока не задремала под ласковый плеск волн. Проснулась от шума на камбузе. Заглянув туда, я увидела матроса, жарившего рыбу. Парень угостил меня жареной лососиной, на редкость вкусной!

— Механик не пришел? — поинтересовалась я.

— Нет, он, наверное, только к вечеру вернется. Как-никак — верст двадцать надо отмахать.

Но Валентин пришел скорее, чем предполагали. Еще с берега он закричал:

— Нашел у токаря РТС старенькую лерку, которой резьбу нарезают! У него же разжился тракторным масляным фильтром!

Валентин, видимо, был доволен своим походом, на катер он поднялся оживленный, веселый. В мешке за спиной у него что-то погромыхивало.

— Шпилька фильтра совсем другой конструкции, чем на нашем катерке, но если ее подточить, сделать резьбу, возможно, она и подойдет, — сказал он капитану, опуская мешок на палубу.

К вечеру небо затянули тучи. Матросы позвали меня на ужин. Но есть не хотелось. До еды ли тут: завтра утром надо выходить на работу, а мы сидим километрах в ста пятидесяти от Усть-Гремучего! Нечего сказать — съездила, выяснила обстановочку! Булатов теперь в порошок меня сотрет и будет прав — не лезь не в свое дело, не посылают — сиди на месте. Да, но поездка эта нужна для пользы дела, надо подготовиться к совещанию по вопросам лесосплава. «А кто тебя пошлет на это совещание? — мысленно спрашивала я себя. — Оно наверняка будет в райкоме, и попадут туда только избранные. Булатов приложит все силы, чтобы ноги моей там не было. Ну и хорошо! А я возьму да и отдам материалы Кущу. Без Куща Булатов все равно ничего толком не сможет сказать».