Василий Золотов - Земля горячая

— Ей-богу, Галка, ты немножко того… Ребята, вы идите, а мы с Галкой кое о чем поболтать должны.

Мы уселись под черемухой на скамью, сделанную чьими-то добрыми руками. С океана к нам то и дело доносились гудки катеров. Шура прижалась ко мне.

— Ты не замерзла? — спросила она.

— Нет.

— У меня, Галка, появилось желание поведать тебе одну историю. Это случилось давно-давно… Будешь слушать?

Я кивнула в знак согласия.

— Училась я в седьмом классе, — начала Шура. — Была очень самолюбивой, вроде тебя. В нашем классе чуть ли не все увлекались коллекционированием марок. Каждый день, перед началом уроков, поднимался спор, у кого больше марок. Лерка была богаче всех нас. Еще бы — брат ее служил в Германии. Каких только марок не присылал он ей! А где мы могли их взять? Писем я ни от кого не получала, а из-за рубежа — и подавно. И я завидовала Лерке. Сейчас даже смешно об этом вспоминать. — Шура рассмеялась, а я подумала: «К чему она мне все это рассказывает?» Шура же после небольшой паузы продолжала: — Была у нас пионервожатая Настя. Ох, и любили мы ее! Фронтовичка, ордена имела. Так вот, узнала она про нашу страсть и как-то говорит: «Друзья, так не пойдет, вы поступаете как индивидуалисты, не по-пионерски». Мы все удивились, спрашиваем: почему? А она так спокойно отвечает: «У каждого из вас есть марки, а что вы знаете о них? Ничего, только и умеете, что хвастать друг перед другом, у кого их больше. Давайте вот что сделаем — заведем общий альбом, будем изучать историю каждой марки: по какому поводу она выпущена, какой страной. Это же очень интересно!»

У Лерки марок было больше всех, и я думала, что она не согласится участвовать в создании общего альбома. А она вдруг первой принесла свои марки. «Настя, — сказала она, — у меня есть марки Венесуэлы, я могу о них многое рассказать». И помню, сделала она страшно интересный обзор. Потом мы завели общий альбом и хранение его поручили Лерке. Я завидовала ей ужасно! А Лерка, как только увидит Настю, спешит сообщить, что еще какую-то редкую марку достала. Где мне с ней было тягаться! И знаешь, жизнь нашего отряда стала еще интересней. Мы почти ежедневно оставались после уроков в классе, и один из нас обязательно рассказывал историю какой-нибудь страны и о ее марках. Учителя, поверишь, нарадоваться на нас не могли, особенно историк и географичка…

Не очень тактично перебив Шуру, я спросила:

— Но почему ты мне все это рассказываешь?

— А ты слушай и не перебивай. Я еще не дошла до самого главного. Так вот, однажды вошла в класс Настя и сказала: «Ребята, поедем в соседнее село, к школьникам, с концертом. Заодно возьмем и свои марки». Выехали мы в субботу. Село было от нас километрах в пятнадцати. Заночевали в школе. А утром провели совместный сбор. Лерка была в ударе, рассказывала часа два, да так интересно, что все сидели разинув рты. Мне не пришлось выступать, потому что моих марок в альбоме почти не было: может быть, только несколько советских, а о них ребята знали сами. В общем после сбора все пошли в клуб на концерт. Программа была интересной, а когда Лерка еще сыграла и на пианино, так ее буквально носили на руках. А я злилась — не могла больше равнодушно смотреть на ее успехи. Пошла к школе. И вдруг вижу — на лавочке возле школьного крыльца лежит наш альбом!.. — Шура остановилась, как-то судорожно вздохнув. — Ты понимаешь, Галина, это было похоже на скверный сон. Альбом, который с утра был в руках у Лерки, тот самый замечательный, волшебный альбом лежал рядом со мной, и вокруг — ни души. Я медленно, словно боясь, что он вот-вот исчезнет, протянула к нему руку. Но никто не остановил меня, не крикнул Леркиным противным голосом: «Не трогай, что ты в нем понимаешь!» Я села на скамейку, положила альбом на колени и стала рассматривать марки. Вот марка Австралии… И перед моими глазами тотчас появились могучие эвкалиптовые леса, нестерпимо яркое солнце, огромный песчаный пляж и синие океанские волны. Я так внимательно разглядывала каждую марку, словно впервые видела наш альбом. Вдоволь насладившись возможностью держать в руках заветный альбом, я представила вдруг, что иду с ним к вожатой и говорю: «Настя, я нашла наш альбом на лавочке, его кто-то забыл. Возьми, пожалуйста». И отдаю альбом ей, и все смотрят на меня, а Лерка стоит красная как рак и не знает, куда глаза девать от стыда за свое ротозейство.

И тут меня озарила мысль: марки в альбоме чуть ли не все Леркины, и она знает о них, конечно, гораздо больше нас. Ну, хорошо, отдам альбом, а она снова начнет хвастать. Не знаю, до сих пор не знаю: что тогда случилось со мной? Я перешагнула через свою совесть. В каком-то исступлении, чуть не плача от злости, я порвала альбом! Ведь можно было просто отклеить марки, взять их себе. Нет, я не сделала этого. Я с какой-то непонятной злобой рвала альбом на части. Потом влетела в школу и сунула все в печку… — Шура замолчала, рассеянно глядя на дальнюю гряду сопок.

— Ну, чего же ты остановилась? Рассказывай дальше! — нетерпеливо попросила я.

Шура теснее придвинулась ко мне и продолжала:

— Много лет прошло с того дня, но меня до сих пор в жар бросает, как только я вспоминаю об этом случае. Тогда я долго не могла спать спокойно — все время думала о злополучном альбоме, он так и стоял у меня перед глазами. «Но ведь Лерка же, в конце концов, сама оставила его. Пусть она и отвечает. Если бы не я, так кто-нибудь другой нашел бы его, и марки все равно пропали бы». Так думала я, пытаясь найти хоть какое-нибудь оправдание своему дикому поступку. Но тут же я с горечью отбрасывала эти мысли. Ведь я хорошо знала, что если бы альбом нашел кто-то другой, он обязательно принес бы в школу и отдал вожатой. Хотя чего же я терзаю себя? Никто не видел, что я нашла альбом и порвала его. Никто! И снова, подумав так, я проклинала себя. «Тоже нашла утешение — «никто не видел»!..» Домой мы возвращались поздно, все были веселы, пели всю дорогу. Только я мрачно молчала, забившись в угол. Но этого никто и не заметил. А Лерка… Лерка пела громче всех. На следующее утро Лерка на уроки не явилась. Все подумали тогда, что она заболела, о после уроков в класс вошла Настя. Позади нее стояла Лерка, заплаканная, бледная, с красными глазами.

Настя, строго оглядев класс, сказала:

«Случилась беда, ребята, — Лера Орлова потеряла альбом…»

Весь класс с сочувствием смотрел на Лерку, а она молчала, глотая слезы. Я же готова была провалиться сквозь землю от жалости к ней и злости на себя. Правда, в самом начале я даже подумала: «Так ей и надо, пусть не задается!» Но потом едва удержалась, чтобы не разреветься…

Шура снова вздохнула.

— Ты, наверное, думаешь, что я немедленно встала и призналась, что альбом порвала я?.. Ничего подобного. Я ничего никому так и не сказала. Мы часто ходили всем классом на лыжные прогулки, в кино, в театр, а о марках совсем не вспоминали, как будто забыли о них. Но я-то не забывала, сама понимаешь. И вот что удивительно: время шло, а меня все сильнее и чаще мучила мысль об альбоме. Я даже учиться стала хуже, честное слово! Все это так терзало мою душу, что я наконец твердо решила пойти к Насте и все-все рассказать. У меня просто не было больше сил без конца думать о Лерке и ее сокровище. Я поняла тогда, что нет ничего хуже сознания того, что ты совершила тяжелый, безобразный поступок, переживаешь, мучаешься, а о нем не знает никто. Теперь что угодно, только бы не остаться одной со своей болью. Мне казалось, что вокруг меня выросла какая-то плотная стена.