Василий Золотов - Земля горячая

— Вот и хорошо! — обрадовался высокий мужчина, стоявший среди сплавщиков. — Расходитесь, сейчас все уладим. И никаких дополнительных цепей!

— Подождите, — сказала я. — Плоты принимать в таком виде мы не можем…

— Как это не можете? И кто вы такая?

— Инженер коммерческого отдела порта.

— Булатов давал такое указание?

Я смутилась. Вспомнила, как начальник порта говорил: «Кровь из носу, а до конца месяца двенадцать плотов отправь мне из Щукина. Тогда план по перевозкам будет выполнен». Но тут же я вспомнила и слова Куща: «Нетранспортабельные плоты не принимать…»

Подумав, ответила сплавщикам:

— Да, Булатов дал такое указание.

— Ну, тогда, братцы, горим… — прошептал начальник сплава, опускаясь в кресло. — Вот тебе и деловой контакт лесников и порта!..

Кабинет быстро опустел. Мы остались вдвоем с начальником. Смирнов, выходя, тихо сказал мне:

— Помогите, добейтесь главного — чтоб не выпускали на реку молевой лес…

Я кивнула головой.

— Так, значит, вы инженер? Так-так… — промолвил начальник сплава.

— Почему плывут бревна-одиночки? — перебила я его.

— Почему? Да потому, что они выходят вместе с пучками из сплоточных машин. Их упускают и при разводке и расчалке плотов. Есть и еще лазейка. Можете так и передать вашему начальству: лесозавод выпускает некондиционную древесину… Не одни мы виноваты…

— Это хорошо, что вы считаете себя виноватыми. Но неужели нельзя поставить на реке боны?..

— Все можно, уважаемая, но слишком много времени и людей займут эти боны. — Начальник откашлялся. — А как же план? Ведь он не только у меня, но и у вас полетит?..

— С районом связь есть?

— Вам Булатова?

— Нет, райком.

— При чем тут райком?

— При том, что надо положить конец хаосу на сплаве, — твердо сказала я и решительно взяла трубку. — Девушка, дайте мне, пожалуйста, Усть-Гремучинский райком партии, первого секретаря… Да-да, из Щукина.

Я еще не знала, что скажу секретарю, но твердо решила довести дело до конца. В трубке послышался мужской голос:

— Слушаю…

Я торопливо проговорила:

— Товарищ секретарь райкома, говорит инженер порта Певчая. Я только что прибыла на катере в Щукино и должна заявить вам, что Гремучая в данный момент несудоходна по вине лесников. Они захламили ее молевым лесом…

— А как же прошел ваш катер?

— Благодаря опытности капитана Смирнова.

— А мне зачем звоните?

«Зачем?..» — недоуменно подумала я и ответила растерянно:

— А кому же еще? Надо собрать лесников и заставить их очистить реку! Кроме того, сплавная контора нарушает правила перевозки плотов…

— Булатову вы звонили?

— Нет…

— Так вот я сейчас свяжусь с ним. Мне не понятно: при чем тут райком?.. — И секретарь положил трубку.

Я с трудом удержалась, чтобы не заплакать. Ожидала помощи, вмешательства, и вот на тебе… Сама виновата — не так надо было говорить с секретарем райкома.

— Что же будем делать? — спросил начальник сплава.

— Плоты в таком виде не пойдут! Понимаете? А теперь познакомьте меня, пожалуйста, с документами на отправленную древесину. С начала навигации.

— Для чего они вам?

— Надо сверить, сколько дошло древесины до порта.

— Я вам и так скажу…

— Мне нужны документы.

— Хорошо, только зря будете время тратить.

…До самого вечера возилась я с ведомостями на отправленные плоты. Закончив работу, я уже собралась идти на катер, как вдруг раздался звонок. В комнате никого не было. Я сняла трубку.

— Певчая, — раздался булатовский бас, — немедленно возвращайтесь, а то наломаете дров больше, чем топляков на реке! Беретесь за дело, а сами ни черта не понимаете. Немедленно возвращайтесь, — повторил он настойчиво.

Грубость Булатова не удивила меня. И все же было донельзя обидно. Всю ночь, возвратясь в Усть-Гремучий, я обрабатывала данные о сплаве, отмечала в ведомости, где какой плот находится. Всего их спущено было на воду семнадцать. Пять рассыпались в двадцати — двадцати пяти километрах от Щукина. А ведь им еще предстояло плыть двести километров. Я сама была свидетельницей того, как укрепляли плот, который мы стащили с переката. Двенадцать плотов сидят на многочисленных излуках реки, и неизвестно, когда их снимут. С такой ведомостью мне не страшно было идти в бой против Булатова, тем более что Кущ полностью на моей стороне. Это он мне помог взять вчера документы из диспетчерской и посоветовал, как и что нужно сделать. «Иначе, — сказал он, — Булатов тебя в порошок сотрет за срыв перевозок и плана».

Заснула я под утро, часов в пять. А в восемь меня разбудила Шура.

— Вставай, соня, поедем в лес!

— Чего я там не видела? — пробормотала я.

— Ребята облюбовали озеро — вода прямо-таки горячая. Поехали!

— А на работу?

— Да ты что, рехнулась? Ведь сегодня воскресенье! Вставай, новости расскажу.

— Спать хочется…

— Неужели на катере не выспалась?

Я показала ей на стол, где лежал большой лист бумаги!

— Видишь? Всю ночь воевала с Булатовым…

Шура улыбнулась.

— Вот он даст тебе «воевала». Уже поставил вопрос на бюро о твоем поведении в Щукине и на пристани.

— А что за преступление я совершила?

— Сорвала план перевозок. Четыре катера простояли двое суток по твоей вине.

— Вовсе не по моей! Ты не веришь?

— Верю.

— Ну, так вот, смотри. Мы берем едва стянутые цепями плоты, ведем их по реке, половину бревен теряем, а то, что дотащим с горем пополам до Усть-Гремучего, сдаем сплаврейду. А за ту древесину, что мы не доводим, кто будет отвечать, кто должен за нее раскошеливаться?

— Порт, конечно…

— А я не хочу, чтобы порт сорил деньгами! Происходит это из-за того, что Булатов не знает законов морского транспорта. Посмотрела бы ты, что лесники с рекой сделали…

— Ладно, об этом потом. Так поедешь на озеро?

— Нет настроения, Шура. И поспать еще хочется.

— Эх ты, спящая красавица! Собирайся, обедать будем в тайге. Мечта! Между прочим, я тебе не сказала главную новость. Только сядь и держись за что-нибудь, а то упадешь…

Я нехотя встала.

— Евгений перешел ко мне! — выпалила Шура.

— Что?..

— Говорила тебе — держись за что-нибудь.

Мы присели на тахту.

— Так вот, оставил Евгений Лильку и вчера явился…

— Шурка, ты серьезно это говоришь?

Шура ничего не ответила. Свет из окна падал на ее лицо. Глаза Шуры сверкали как-то особенно ярко. Прядку волос, выбившуюся на лоб, она нетерпеливо отбросила назад и сказала, будто продолжая спорить с кем-то:

— Как можно жить с человеком не любя, как можно идти на компромиссы там, где они недопустимы?..

— Бакланов знает об этом? — спросила я.

— Женя говорил с ним.

— А как же теперь Лиля, сын?..