Евгений Кондратьев - Москвичка

Дочь заливается. Она выпрастывает из-под одеяла стройную ногу с аккуратной ступней, и ты невольно переводишь взгляд на ноги матери — у Марии такие же, только больше, полнее. Материнские колени смотрят невинно, как у дочери. И руки у Марии такие же округлые в запястье, как у Любы.

И тебе уже хочется взять их в свои ладони, как руки дочери.

Любе передается твое внимание к матери — тянет руку к ее волосам. У Марии волосы рассыпаны по груди. Люба касается их свернувшихся прядей, и ты смотришь на них, как на драгоценность, как на слиток золота.

Ты просишь дочь — она перекладывает их к тебе на ладонь.

Твой взгляд тянет к себе женщину. И мать, радостно вспыхнув, пересаживается на постель — по другую сторону дочери.

Как сотрясение земли рождает родниковый ключ, так это перемещение и вспышка, осветившая лицо женщины, возвращают тебя к давней поре жизни, к поездке на Клязьму.

Ты видишь Клязьминское водохранилище… потом ты видишь Истринское, мелькают годы, сжимается сердце, женская рука берет на ладонь градину… берет уголь, выпавший из печки…

Дочь обнимает вас обоих:

— Вот теперь со мной все, кого я люблю…

Два дня, Ольга Николаевна, не встречались вы с Медведевым и только разговаривали с ним по телефону. Каждый раз он звонил из Кривоколенного. Ни слова не было сказано о его поездке в Чистый переулок. И потому ваш голос в трубке был намеренно мягким и добрым. Вы извинялись, сожалели, говорили ласковые слова. Вы ухаживали за матерью и не появлялись на работе.

В воскресенье, когда мать особенно сердито заговорила о том, что ей не нужна сиделка, вы сказали, что часа на три исчезнете из дома.

— Вот и прекрасно. Затворилась, как в монастыре!..

Вы ей не возразили. И лицо ничего не ответило. Вы прислушивались к беззвучному голосу, который вас звал и торопил. Этот голос не был голосом Олега Николаевича.

У метро столкнулись с Беспаловым и Любой.

Беспалов передвигался на костылях, похожий на птицу, волочащую крылья, Люба, как птенец, подпрыгивала возле него. Они громко разговаривали.

— Воля — это тоже химическая реакция. Твой папа… — говорил Беспалов.

Люба подбежала к вам, как только увидела. Большие глаза девочки приблизились к вашему лицу.

— Ольга Николаевна, мой папа был у нас!.. Пока вы его лечили, он не хотел нас пугать… Хотя тут дело сложнее, — тоном взрослой поправилась она и посмотрела на вас, как бы ища подтверждения. — А это его друг, дядя Гена.

Вы обняли девочку, сладостно ощутив ее голову возле своей груди. Потом заговорили с Беспаловым. Вот и его время пришло — выписали из больницы. Вместе с Медведевым налаживает быт. Он неловко пошутил: хочу определиться в няньки к дочери Олега Николаевича. И вдруг смутился, когда вы не улыбнулись его шутке.

— Люба, а где папа?

— Он, Ольга Николаевна, сначала привез меня и маму на Кривоколенный, а потом повез маму в издательство. А мы вдвоем прогуливаемся. Дядя Гена пересказал мне много папиных историй. Хотите расскажу?

— Спасибо. В другой раз. Мне надо ехать…

День был свеж, просвечен прохладным солнцем. Вдруг показалось душно и тяжело спускаться в метро, и вы пошли по улице.

Вы проходили мимо магазина «Чай», когда из его дверей вышла стройная пара. Мужчина быстро и заученно подхватил женщину под руку и чему-то засмеялся.

— Держу тебя, как свою собственность. Кто бы мог подумать, что ты так переменишься и станешь ко мне благоволить.

— Я так устроена, — ответила женщина. — А ты разве по-иному?

Вы увидели знакомые, широко поставленные и удлиненные голубые глаза Лилианы Борисовны, узнали ее манеру говорить с ленивым холодком. Под руку с ней шел Альберт Семенович.

Вы пропустили их, занятых друг другом, мимо себя и придержали шаг. Тасует Москва людей! Варианты, вариации, миллионы сочетаний.

Скучноватое, однако, получилось это сочетание — и не надолго! Разрушительно работает закон, ответственный за красоту мира…

Стоило вам задуматься, вспоминая о «Русском чае», как случилось маленькое волшебство — возле вас задержалась какая-то машина…

Вы услышали голос:

— Мне сказали… минуту назад…

Это Медведев выглянул из своего «Москвича» — и вся сила четырех дней, прожитых с Олегом Николаевичем, властно остановила вас, покорно наклонила вам голову. Вы смотрели исподлобья, но завороженно. А голос Олега Николаевича уговаривал куда-то ехать, обещал подвезти вас. Вы, кажется, возражали и тотчас забывали его и свои слова. Может быть, разговор еще не начинался?.. Что-то с вами происходило, беспамятное, дурманящее, вы не сразу поняли, что сидите в машине, и Олег Николаевич вас везет…

Должно быть, вы ему сказали, куда ехать, поскольку через какое-то время замелькал решетчатый парапет Яузы, тускло блеснула свинцовая вода, шины зашипели по Дворцовому мосту…

Кажется, вы совсем отрезвели и, подождав немного, посмотрели, наконец, на Медведева. Еще садясь в машину, вы заметили нездоровые, неприятные изменения в его лице, но это промелькнуло и позабылось. Теперь же вы начали сознавать, что, управляя машиной, он при каждом движении помогает себе мышцами лица, строит гримасы, потерянно поводит глазами. Давно такого не было! Вам показалось, что вы снова очутились в палате, сидите возле больничной койки и следите за больным. Больной как будто не мог сосредоточиться, резко тормозил, сильно вилял машиной, один раз чуть не стукнул ее о шедший впереди самосвал… Кто это с ним сделал такое за двое суток?!

Несколько раз Медведев пытался заговорить с вами, но получал односложные ответы и вдруг не выдержал:

— Какие недобрые сегодня у вас глаза. Никогда таких не видал.

— Ну, так глядите, — вы даже не улыбнулись для смягчения слов.

Тут вы показали налево и, проезжая мимо бывшего Екатерининского дворца, машинально подумали: «Академия бронетанковых войск. Теперь близко».

Вот и Солдатская улица, где почти три столетия назад возникла солдатская слобода Лефортовского полка. Вот кинотеатр «Спутник» — перед его садом еще поворот.

…Олег Николаевич тормозит возле цветочного ларька. Машина стоит около темно-красной ограды из кирпичей, уложенных так, что получаются сквозные кресты. Над оградой — надвратная колокольня с латинским крестом.

Введенское (бывшее Немецкое) кладбище на Введенских горах.

Вы отворачиваетесь и смотрите в другую сторону. По прихоти какого-то давнего случая как раз напротив кладбища через дорогу расположен родильный дом. «Жизнь прожить — дорогу перейти». Так для кого-то получается.

Олег Николаевич с недоумением смотрит на вас и озирается вокруг. Что он знает о вашей жизни? Вся она замкнута для него кольцом полугодия, событиями и сценами нескольких месяцев. Горизонта нет, как нет его на этой улочке между родильным домом и кладбищем. Только пройдя насквозь все Введенское и выйдя в другие ворота, можно за коробками современных зданий разглядеть и горизонт, и пологие спуски, откуда открывается вид на бывшую речную долину. Ведь была же когда-то долина у Яузы…