Юрий Козлов - Наши годы

— Я читал последнюю.

— Когда я уволился из официантов, написал статью, они прислали в редакцию коллективное письмо: дескать, не все плохие. Когда устроился проводником, под Кокчетавом меня выбросили из вагона, к счастью, на мягкую насыпь. Целый вагон, ты представляешь себе, целый вагонище, только вместо почты — дыни! Забавная штука — эти профессиональные тайны. Человек любит читать правду про других людей, но не любит — про себя конкретно. Каждый почему-то кажется себе богом, не подходящим ни под какие правила. А между тем все как миленькие подходят. Да, профессиональные тайны, — Сережа вздохнул, посмотрел на Ирочку. — Ну, нашу-то мы сохраним! — вдруг весело ей подмигнул. Ирочка опешила. Она, судя по всему, не привыкла еще к внезапным наплывам второго плана. — Эй! — рявкнул Сережа парню за стойкой. — Где ты шляешься? Принеси-ка, дружище, пивка. И рыбки. Надеюсь, у тебя найдется рыбка?

— Поймаем! — бодро отозвался «дружище».

— Как мало осталось в людях достоинства и благородства, — задумчиво произнес Сережа. Его взгляд — взгляд новоявленного печальника по утраченным человечеством добродетелям — затуманился. — Мало… Когда-то я сильно по этому поводу переживал, но потом понял, почему так.

— Почему же? — заинтересовался я.

— Никто не хочет жить вопреки логике жизни. Что такое личность? Прежде всего, это поступки. Поступки же всегда чему-то вопреки. Надо совершать над собой насилие, проламывать головой стену. Кому охота? А как только человек уступил, смирился, достоинство, благородство — это уже призрачные для него понятия. Хотя, конечно, какое-то время он еще пыжится… — Сережа подмигнул на сей раз мне, и я понял: это камни в мой огород. — Смотри веселей, Ирина! — вдруг заржал Сережа, как конь. — Свадьбы у нас не будет. Жить негде, да и особенно не на что. Так и сдохну холостым.

Мне захотелось треснуть Сережу кружкой по голове, слишком уж густо пошел второй план. Ирочка улыбалась, но как-то натянуто.

— Я обязательно должен это слушать? — спросил я. — Мне, конечно, плевать, но…

Ирочка злобно отхлебнула из кружки. Она мне показалась диковинным зверьком с узенькими китайскими глазками и тупым стеклянным хоботом. «Как же она это терпит?» — мне стало смешно.

— Ты не Настасья Филипповна, — сказал я Ирочке, — а твой дружок не Рогожин. Я, возможно, похож на князя Мышкина, не спорю. Пока, ребята!

— Подожди, — удержал Сережа. Как раз подошел официант с кружками и подпольной, завернутой в бумагу, рыбой. — Столько времени не виделись. Чего ты лезешь в бутылку?

— В кружку, — сказал я, — лезу в кружку.

Сережа рассмеялся. Второй план до поры затаился. Это был прежний обаятельный Сережа, шалун, вместо которого я поехал на Чукотку.

— О чем, старик, — ласково посмотрел я на него. — О чем нам говорить? Мне и тебе? О чем?

Странная возникла пауза.

Странное возникло ощущение, будто пиво наполнило меня, как пустой жбан, и теперь плещется на уровне глаз. Еще глоток, и корни волос окунутся в пиво.

— Найдем о чем, — сказал Сережа, — сейчас выпьем и найдем. Так не бывает, чтобы хорошим людям не о чем было говорить.

— Слушай, — спросил я, — зачем ты написал эту галиматью про своего папашу? Ты что, спятил?

— Ты не журналист! — заявил Сережа. — Извини, но ты не журналист, если задаешь такие вопросы. Я всегда это знал. Ты мещанин с покушениями на абстрактные добродетели. С покушениями, не более того.

— Не возражаю, — ответил я, — но я хоть всенародно не отрекаюсь от своего отца. И потом, не вижу ничего плохого в определении — мещанин. А покушения на добродетели — это вообще комплимент!

— Папаша переживет, — сказал Сережа, — сам-то он давно от меня отрекся. Он, если хочешь знать, от всего на свете отрекся. Помнишь, даже не пошевелился, когда меня хотели вышибить из университета. Но дело не в этом.

— В чем же дело?

— А в том, что ты мне завидуешь, — засмеялся Сережа. — В том, что меня знают все, а тебя никто! Мою статью про папашу все читали, твою же про этих дизайнеров — никто. Наверное, и сами дизайнеры не читали. Так с какой такой вершины ты меня судишь? Кто ты такой?

Я подумал, что через стол Сережу не достанешь. Главное, сразу не спугнуть его. Улыбнувшись, я медленно пошел вокруг стола.

— Кстати, о папаше, — зорко следил за моими перемещениями Сережа, — он напишет пьесу на эту тему. Как сын, так сказать, плюнул отцу в душу. Не все же ему писать про ударников производства?

Мы ходили вокруг стола, как два кретина.

Сережа озабоченно посмотрел на часы.

— Ирина, я предупреждал: в двенадцать у меня деловое свидание. Мы встретимся с тобой здесь у входа через два часа. Идет? Счастливо, Петя, рад был тебя повидать. Да не ходи ты за мной с такой рожей! У меня разряд по каратэ, я тебя вырублю!

— Сволочь! — крикнул я, но только Сережина спина мелькнула в дверях. Он ушел, предоставив мне расплатиться за пиво и дефицитную рыбу.

…В голове шумело пиво. Мы с Ирочкой оказались в неожиданной тишине.

— Пойдем отсюда, — сказала Ирочка, когда я расплатился.

Мы медленно шли по Калининскому проспекту, по серым квадратным плитам мимо пряничной, как бы в насмешку оставленной на бугре, церкви, где почему-то разместилась выставка аквариумных рыб.

— Я знаю, что ты думаешь, — дернула меня за рукав Ирочка, — и хочу внести ясность: никаких отношений у меня с ним нет. Он мне нужен исключительно для дела. Я хочу заказать ему один материал.

— Хоть два, — ответил я.

Мы зашли на выставку, зачем-то сделали записи в книге отзывов. «Петя, я не вру!» — готическим почерком вывела Ирочка. «А хоть и ври, мне-то что?» — криво нацарапал я.

Происходящее казалось сном. Вспоминая свою убогую полемику с Сережей Герасимовым, я сжимал кулаки. Это не Сереже, а сытому, порочному, равнодушному, наглому миру я не сумел возразить, достойно ответить. Ну что мне стоило не ходить вокруг стола, как коту ученому, а хотя бы выплеснуть ему в морду опивки! Мрачные эти мысли находились в противоречии с ясным весенним днем.

Ирочка, Сережа… Да как я оказался с ними за одним столом? Бежать, немедленно бежать! Но вместо этого уныло плелся за Ирочкой.

— Петя, где чувство юмора? — спросила Ирочка. — Ты мрачен, как хромис-красавец. Помнишь, тот синий в угловом аквариуме.

Я лишь пожал плечами. Читать мораль Ирочке было по меньшей мере глупо.

Тем временем погода изменилась. Тучи, словно псы, вцепились в солнце, закрыли его мохнатыми телами. Полил дождь. Он мгновенно перекрасил серые плиты тротуара в черные. Мы укрылись в летнем кафе за столиком под полотняным красным зонтом. Барабанили капли, мимо проносились люди, но, к счастью, возле нас не было лишних стульев. Сама природа, казалось, противилась моему расставанию с Ирочкой.